Люди и боги

Господи, ну почему я? Почему мне приходится делать этот Выбор! Ну кинь ты меня в ад, жарь, режь, вари в кипящем масле! Но не заставляй решать судьбу всего мира! Не заставляй разрываться между двумя предательствами! Ведь ответ давать придется уже сейчас, через несколько минут. А я не готов.

НЕ ХОЧУ, ГОСПОДИ!!!

— Сядь! Успокойся! — покровительственно, но твердо приказала принцесса, перенося нас назад, в тронный зал. Или не тронный, просто я его так окрестил. — Это трудно, Михаил, но тебе придется. — Она величественно, словно настоящая королева, опустилась во вдруг появившееся кресло напротив меня. — Конечно, ты можешь отказаться, это единственное, что ты можешь. В этом случае мы просто разойдемся, я тебя не трону. Честное слово.

— Спасибо.

— Зато тронет орден, — почти не подленько усмехнулись уголки её глаз. — И Настя вовлечет тебя в свои интриги. И гражданин Смирнов. А еще за тебя ведут борьбу Метро и Контора — в рамках этого мира они непримиримые враги, так уж устроен ваш дуализм. Это тоже серьезно, куда серьёзнее разборок «внизу». И ты во всех этих играх, всех-превсех, простая пешка. А я предлагаю тебе стать фигурой. И не простой. А самой главной.

Я прикрыл глаза, откинувшись в кресле, пытаясь унять дрожь в коленках. Deja vu. Очередное.

Я снова стал маленькой девочкой. Передо мной сидел рослый подтянутый иезуит и набивал брюхо. И предлагал предательство.

Но у той девочки был выбор, возможность умереть честно. У меня же таковой не имелось. Что бы я ни сказал, какой бы ответ ни дал, я предам. Предам мир, в котором живу. Бога, который создал меня не таким, как остальные боги. Ну, может не создал, но хотел, пытался, а это немало. Или же снова предам мир, выбрав равнодушного бога, позволив миллионам людей страдать и умирать в грязи этого действительно смердящего мира?

Плевать мне на их божественную кодлу, я предам СВОИХ. Земляков, в самом широком понимании слова. Выберу голод и болезни, ненависть и нищету. И неизвестно чем это в итоге кончится — ядерной войной, экологической катастрофой, или чем похуже…

…Потому что мы НЕ БОГИ! Мы ЛЮДИ!!!

Лилит, конечно жестокая властная стерва, но стерва честная. И называет вещи своими именами, не юля и не виляя. «Да, сделаю так. Будет плохо, некрасиво, но иначе нельзя». Так кто из них страшней? Равнодушный свободолюбивый бог, или властная жестокая но справедливая богиня?

Я открыл глаза. Передо мной сидела улыбающаяся златовласая ведьмочка с желтыми сияющими зрачками. Справа, обалдело переводя взгляд с меня на нее, ерзала Настя, сжимающая в руке неизменный клинок. А где-то внутри, на грани сознания копошилась Эльвира. Мы вернулись.

— Я жду твоего ответа, Михаил, — гулко отдались эхом слова в помещении, лишенном всех посторонних звуков. Мир напрягся. Мир замер.

Глава 21. Тихие воды Рубикона

Простой парень с прикольными длинными волосами, выкрашенными в необычный серебряный цвет, играющий в группе в зачуханном подвале в Сен-Дени, неожиданно схватился за грудь, тяжело задышал и начал быстро оседать. Ремень съехал с плеча, басуха вывалилась из рук, и, издавая в колонках противный «блыыым», грохнулась об пол. Сам парень скорчился в приступе, глаза закатились, изо рта пошла пена.

— Этьен, Этьен, чувак! — первым сообразил что к чему Анри, темнокожий красавец-камерунец, клавишник, подхватывая его под руки. — Этьену плохо!

Остальные, прекратив игру, встали вокруг с растерянным видом, не зная, что делать. Камерунец аккуратно положил басиста на грязный пол лицом вниз — не до чистоты, главное — не дать задохнуться, и прощупал пульс. Остальные сложили инструменты и растерянно смотрели на него.

— Приступ. Может, эпилепсия, я не разбираюсь.

Музыканты продолжали молча стоять и таращиться на хрипящего Этьена. Анри понял, что если их не растормошить, они так и будут стоять, открыв рот. А Этьен, неплохой парень, из-за этого погибнет.

— Жан-Пьер, — ткнул он пальцем в гитариста, обычно расторопного малого, но сейчас рассеянно топтавшегося с ноги на ногу вместе со всеми, — звони в службу спасения! Остальные взялись, аккуратно выносим на улицу…

Жан-Пьер тут же достал мобильник и принялся набирать заветные цифры, как будто до этого трудно было самому сообразить. Второй гитарист и ударник без пререканий подхватили сведенное судорогой тело бесчувственного Этьена и потащили к выходу из подвала, беспрекословно выполняя команды чувака из бывших колоний.

Эти французы изнеженные ребята, чересчур изнеженные. Человеку плохо, а они стоят столбом, ничего не соображают, когда дорога каждая секунда. Но тот, кто видел войну, не растеряется в любой ситуации…

…Анри непроизвольно улыбнулся. Он впервые был рад, что прошел на родине через ад.

Жаль, репетиция сорвана. Последняя перед важным выступлением в клубе…

Сергей Аркадьевич Громов замер в любимом кресле в своем кабинете и схватился за сердце. Страшный удар обрушился из подпространства. Как будто безумие охватило целый мир. Безумие и страх. И судороги. Этого не может быть!..