Примечательно, что самое известное изображение Левиафана, представленное на гравюре французского живописца Гюстава Доре (1832–1883) «Убийство Левиафана» (1865), содержит такие бросающиеся в глаза детали, как характерные спинные пластины и перепончатые крылья. Ветхозаветное представление о левиафанах как существах, обитающих «в нижних водах» и одновременно способных к полету, имеет отчетливые корреляции с описанием «чудских богов», содержащимся в «Повести временных лет» (XII в.): «Боги наши живут в безднах. Обличьем они черны, крылаты, имеют хвосты; взбираются же и под небо послушать ваших богов».
Характеристика Левиафана как «змея изгибающегося» в сочетании с представлением о его космоустроительной роли содержит важную параллель с деятельностью и природой легендарного китайского государя Юя. Филолог-китаист, академик РАН Б. Л. Рифтин (1932–2012) в работе «От мифа к роману. Эволюция изображения персонажа в китайской литературе» пишет: «Иероглиф юй, которым записывается имя героя, представляет собой графическое изображение какого-то необычного земноводного существа, близкого черепахе или дракону. Като Цунэката считает, что знак юй первоначально означал «извивающаяся змея»».
Это знаменательное совпадение усиливается общим полем деятельности указанных персонажей. Интенсивная деятельность Юя по усмирению вод потопа и последующему обустройству Земли и земных вод соответствует миссии Левиафана по подчинению и герметизации усмиренных вод хаоса. В еще большей степени с образом Левиафана соотносится отец Юя — Гунь, который также известен своими усилиями по обузданию потопа. Рифтин указывает, что сам иероглиф гунь не означает ничего иного, кроме имени этого мифического персонажа и одновременно огромной рыбы (такое значение дает древнейший словарь Шовэнь). Также существуют китайские тексты уже первых веков нашей эры, где прямо говорится о Гуне как о гигантской рыбе: «Сяский Гунь усмирял потоп, но не добился успеха, тогда он погрузился в пучину Юйюань и превратился в темную рыбу величиной в тысячу чжанов. После смерти она лежала поперек рек и озер. Совершенномудрые из последующих поколений считали рыбу существом, в которое превратилось божество».
Принципиальный момент ветхозаветной эзотерической традиции, связанной с образами чудовищных «гдолим таниним», ведущих свое начало из разрушенных дочеловеческих миров прошлого, состоит в том, что эти существа должны существовать на протяжении всей истории человечества. В каббалистической традиции населенные ими сферы представляют собой темный в своей потаенности или «изнаночный» аспект Творения, именуемый также «Другой Стороной» («Sitra Ahra»).
В одном из главных источников саббатианской Каббалы — «Трактате о Драконах» («Друш ха-танниним», 1666), написанном Натаном из Газы (1644–1680), из того же «дна реальности» («техиру»), где был рожден эдемский змей, происходит и центральная фигура ветхозаветной мистической эсхатологии — Мессия, именуемый «Святым Змеем» или «Святым Драконом». Там же можно найти высказывания о том, что душа Мессии с самого начала творения пребывает на «дне бездны клиппот» в обществе змеев, которые преследуют и пытаются соблазнить ее. По окончании процесса «всеобщего завершения» («тиккун») она поднимется в этот мир с целью его искупления. После окончания земной миссии «Святой Змей» должен снова спуститься в «бездны клиппот», чтобы победить «царя драконов» и переместить его и все его царство в «обитель святости».
С эсхатологической миссией «Святого Змея» отчетливо перекликается посмертное сошествие в ад Иисуса Христа, предназначенное для евангельской проповеди и освобождения заключенных там душ. Древний акроним имени Иисуса Христа и первый символ христианской традиции — «ИХтис» (др. — греч. рыба) вполне прозрачно перекликается с «рыбами большими» («гдолим таниним»). На фреске XIII века из пещерной церкви в Каппадокии изображен сюжет Тайной Вечери, где пасхальная трапеза, олицетворяющая тело Христово, представлена в виде рыбы, возлежащей на столе перед апостолами.
С символизмом воды и рыбы тесно связаны имена и образы пророка Ионы и Иоанна Предтечи, а также такие знаковые евангельские эпизоды, как насыщение народа в пустыне хлебами и рыбами (Мк. 6:34–44, Мк. 8:1–9) или трапеза Христа и апостолов на Тивериадском озере после Воскресения (Ин. 21:9–22). Сам Иисус в Евангелии именует своих учеников «ловцами человеков» (Мф. 4:19, Мк. 1:17), а Царствие Небесное уподобляет «неводу, закинутому в море и захватившего рыб всякого рода» (Мф. 13:47).
Наконец, не следует забывать про первое и самое главное христианское таинство Крещения (греч. βαπτισμα — «погружение в воду»), наряду с Евхаристией признаваемое всеми без исключения конфессиями. В Евангелие от Иоанна Иисус говорит: «Истинно, истинно говорю тебе, если кто не родится от воды и Духа, не может войти в Царствие Божие» (Иоан. 3:5).