В 1936 году Витторини стал писать роман, называвшийся «Эрика и ее братья». Действие романа происходило в рабочей среде: это история одной семьи, испытавшей много бедствий в годы после первой мировой войны, семьи, ставшей жертвой безжалостной капиталистической системы. Но в июле произошло событие, заставившее Витторини прервать работу над «Эрикой»:[38] в Испании вспыхнул фашистский мятеж и началась гражданская война. Это потрясло честных людей во всем мире. Интернациональные бригады, в которых добровольцы, приехавшие из разных стран, чтобы сражаться против войск генерала Франко, вошли в историю нашего века как одна из самых ярких страниц благородной антифашистской борьбы. Витторини не был в Испании, но и для него, как для многих людей его поколения, испанские события стали переломным моментом, вехой, означавшей очень многое: антифашистские настроения превратились в убеждения, работать по-старому стало невозможно, возникло чувство гражданского, нравственного долга, лежащего на деятелях культуры. Позднее это стало называться по-французски engagement, по-итальянски — impegno, но еще до того, как появилось это определение, смысл новой позиции таких художников, как Витторини, стал ясен.
В 1938–1939 годах флорентийский журнал «Леттература» печатал из номера в номер новую повесть Витторини, одно из лучших его произведений — «Сицилианские беседы». Опубликование этой повести вызвало громадный резонанс в самых широких слоях итальянского общества. «Сицилианские беседы» — произведение очень важное, и для того, чтобы разобраться в моральных и идейных позициях Витторини, с которыми читатели столкнулись в романе «Люди и нелюди», надо прежде поговорить о «Сицилианских беседах».
Сюжет этой повести предельно прост, фабулы в обычном понимании просто нет, рассказ ведется от лица Сильвестро — сицилианца, переехавшего в Северную Италию. Он рабочий, типограф; в силу личных, семейных обстоятельств ему надо на несколько дней поехать в Сицилию, где он давно не был. В душе Сильвестро — печаль и гнев, хотя он и не говорит из-за чего. Ему кажется, что род человеческий погиб. Ему кажется, что и сам он ни одного дня не прожил по-настоящему, не ел хлеба, не пил вина, не знает, что правда и что ложь, что надо утверждать, что — отрицать. Время действия не обозначено, во всей повести ни разу не встречается слово «фашизм», нет никаких прямых указаний на то, что происходит в стране, но атмосфера времени передана тонкими поэтическими средствами.
Повесть написана скупо, сжато, предельно простым языком. Это тоже не живопись, а графика, и производит очень сильное впечатление. Витторини показывает условия человеческого существования, которые вызывают чувство безысходности и глубокой печали: беспросветная нужда, туберкулез, малярия, выжженная земля. При этом никакого авторского нажима, никаких красивых фраз; просто скорбь и братское сочувствие — писатель словно не отделяет себя от людей, о которых он говорит. Но Витторини пошел гораздо дальше: один из его персонажей, которому писатель сознательно не дал имени, подчеркнув тем самым его значение, произносит очень важные и ответственные слова о том, что существуют «иные обязанности», «иной долг». Вспомним, что повесть была написана во времена фашизма и — поневоле — эзоповским языком. Конечно, это зашифровано, но в условиях фашизма не могло быть воспринято иначе, как откровенный политический намек. И намек был понят и услышан. Тема «иного долга», «иных обязанностей» то приглушеннее, то явственней звучит во всей повести как лейтмотив.
В «Сицилианских беседах» с абсолютной ясностью проявляется гуманистическое кредо Витторини. Писатель понимает, что возникло новое сознание, начинается — скоро начнется — новая историческая Эноха. Он верит в человека, признающего наличие «иных обязанностей» как абсолютного нравственного императива.
Многие итальянские общественные деятели свидетельствуют, что «Сицилианские беседы» в самом начале сороковых годов сыграли совершенно особую роль в формировании антифашистского общественного мнения. Когда же в 1943 году повесть была переведена на французский язык и вышла в Брюсселе, в бельгийской печати Сопротивления было сказано: «К нам пришла из фашистской страны антифашистская книга, крик скорби и протеста всех угнетенных». Несомненно, что эта книга Элио Витторини оказала сильнейшее влияние на формирование идеологии итальянского и — как свидетельствуют бельгийцы — не только итальянского движения Сопротивления.