Люди и праздники. Святцы культуры

Если философия – наука, то философов можно не читать. Объективное знание не требует автора. Чтобы пользоваться периодической таблицей, вовсе не обязательно знать Менделеева. Кто, скажите мне, читал Ньютона?

Будь философия только наукой, с ней лучше было бы знакомиться в пересказе. Изложение чужих мыслей – отдельная область словесности. Как критика при литературе, она неизбежно вносит много своего и бывает прекрасной. Но одно дело философов изучать, другое – читать, и уж совсем третье – мыслить самому. Малевич, например, убедившись, что не в силах понять философию, сочинил свою – пять томов, столь же невразумительных и, говорят, гениальных, как его квадраты.

Мне этого не понять, потому что мыслить мысль я умею лишь заодно с мыслителем. Но, расставшись, каждый остается при своем, и я не знаю, сколько чужого стало моим, попало в подкорку и образовало то, что люди серьезнее, чем я, называют “мировоззрением”. Моя философия – неопределенная и ситуативная. Она кормится за чужим столом, предпочитая шведский завтрак.

Отложив систему, я всякого философа пытаюсь превратить из западного в восточного, вроде Лао-цзы. Когда целостность сомнительна, больше доверия вызывают сентенции, метафоры, примеры, обрывки, фрагменты, руины и зерна. Если мысль тянуть слишком долго, она начинает рваться. Но это еще не значит, что она была лишней в начале или в конце своего пути. Не обязательно покупать сразу весь пакет. Для меня философия квантуется, как яйца в пасхальной корзине, и каждый может выбрать себе фрагмент по вкусу. Но для этого философию нужно читать точно так же, как любую другую книгу: не ради правды, а ради удовольствия.

Однако если философия не наука, то философ – не ученый, а мудрец, волшебник из сказки, которого следует слушать, подозревая подвох. Ведь он, как пифия, не от мира сего и, в сущности, говорит стихами.

19 ноября Ко дню рождения Ларри Кинга

Ларри Кинг жалел, что ему не удалось взять интервью у Христа, Линкольна и Папы Римского. Со всеми остальными, надо полагать, он уже поговорил. В его архиве больше 50 тысяч интервью. Странно, что он не стал мизантропом и люди ему не надоели. Свой успех Ларри Кинг объяснял искренним любопытством к другому – кем бы он ни был. Свое первое интервью он взял у официанта в забегаловке, где юный радиожурналист расспрашивал всех, кто туда заходил. С тех пор Ларри сменил фамилию, перебрался на телевидение и надел подтяжки, но главное – осталось. Его интересовали не вопросы, а ответы. Если ваш вопрос длиннее двух предложений, говорил он, значит это – шоу о вас, а не о вашем собеседнике.

Ларри Кинг не любил большую политику. Он культивировал приватный, задушевный разговор, в котором всегда остается место для интимных пустяков, необязательных сюжетов и непритязательных шуток. Зная, что ничто нас так не обезоруживает, как готовность выслушать, Кинг не отводил глаз от лица собеседника. Он льстил ему интенсивным вниманием. При этом Ларри Кинга интересовало не мнение гостя, а его опыт, не мысль, а страсть, не слово, а жест. Он стремился показать зрителям всего человека, а не только ту рациональную часть нашего “Я”, которой мы рады поделиться.

Ларри Кинг умел усыплять даже профессиональную бдительность. Так, когда 8 сентября 2000 года Ларри беседовал с Владимиром Путиным, он первым делом спросил у начинающего президента, нравится ли тому его должность. Дружелюбно выслушав пространный ответ, Кинг задал второй вопрос: “Что случилось с подводной лодкой «Курск»?” И получил ставший знаменитым ответ: “Она утонула”. Остальное можно было уже не слушать.

Дело в том, что Ларри Кинг был инквизитором, прикидывавшимся исповедником.

21 ноября Ко Всемирному Дню телевидения

Сегодня телевидение перестает быть массовым. Достигнув критической точки, массовая культура дробится на всё более мелкие осколки, которые подбирает тот же телевизор, но научившийся умерять аппетиты. Большие динозавры вымирали раньше маленьких. Здесь скрывается гениальный парадокс прогресса. Новое не убивает старое, а понуждает его к радикальным переменам. Фотография, отменив задачу сходства, открыла живописи чистую, включая беспредметную, художественную выразительность. Отобрав реализм у конкурента, кино привело театр к экзистенциальному аскетизму драмы абсурда. Проиграв интернету, поумневшая газета теперь не столько делится информацией, сколько защищает от нее читателя, отбирая наиболее важное.