Люди и праздники. Святцы культуры

Мунк писал внутренний мир человека, но на изображенной им мятущейся душе отразились внешние впечатления от родного художнику пейзажа. Говоря иначе – фьорды. В принципе, это всего лишь ущелье, заполненное водой. Но вода эта такого чернильного цвета, что в нее можно макать перо и писать саги. В пейзаже разлита столь бешеная турбулентность, что и стоя на месте не перестаешь мчаться по изгибам фьорда. Этот парадокс – застывшее движение – встречает нас на полотнах Мунка. Раньше физиков открыв волновую природу мира, художник “зарядил” свои фигуры энергией ужаса, которая разрушает обычные каналы восприятия. Центральным в творчестве молодого Мунка было искусство субъективного пейзажа, зараженного авторскими эмоциями. Выплеснув в окружающее потаенные кошмары, художник заставил мир кричать.

В “Крике” Мунку удалось запечатлеть доминирующую эмоцию XX века. Обычно ее называют словом Angst. В экзистенциализм Хайдеггера оно пришло из философии Кьеркегора с остановкой у Мунка. Angst – это беспричинный и неизлечимый ужас, которым нас награждает и наказывает свобода. Тревога человека, обреченного выбирать свою судьбу и отвечать за этот выбор. Герой Мунка, со стертыми до шаржа на человечество чертами, затыкает себе уши, чтобы не слышать вопль бытия. Но от него негде спрятаться, потому что оно – в нас, оно и есть мы.

12 декабря Ко дню рождения Карла Брюллова

Выходец из французско-немецкой семьи живописцев Карл Брюлло получил букву “в” в подарок от царя, в чьи бескрайние владения входила даже азбука. Характерно, что и его самая знаменитая картина – “Последний день Помпеи” – изображала не родную византийскую, а чужую, римскую, античность. В этом можно увидеть ритуальное, как в “Маугли”, обращение к Западу: “Мы и ты – одной крови”, – говорил Брюллов, протягивая свой холст, словно билет на “Титаник”.

Сделав темой картины прощание с цивилизацией, Брюллов перечислил все, что ее составляет. Он собрал ее заново, осветив сцену светом разума, который автор, как зенитчик – прожектор, направлял, куда ему нужно. По краям гибнут бастионы – война и религия: с одной стороны рушатся крепостные стены, с другой – валятся мраморные кумиры. Но предназначенный для главного героя центр картины Брюллов демонстративно оставляет пустым. Только вдалеке мы с трудом различаем бегущих коней – стихию, оставшуюся без узды.

Если прищуриться, исследуя композицию, картина напоминает широкую букву V, но это знак триумфа не человека, а природы. Ни Марс, ни Венера не могут устоять перед мощью хтонических сил. Они прячутся не в небе олимпийцев, а в чреве земли, из которой растут не города, а вулканы.

Сам я вблизи видел только один, на Гавайях. Беспрестанно извергаясь, он годами увеличивает территорию Соединенных Штатов Америки, обходясь без дипломатии и солдат. У Брюллова, однако, вулкан невидим. Это – просто сила. Неутомимая, как притяжение, могучая, как пар, непредсказуемая, как рок.

12 декабря Ко дню рождения Фрэнка Синатры

Если бы меня прижали к стенке и вынудили выбрать одну песню Синатры, ею бы стала та, что я услышал впервые еще школьником с шипящей пленки нашего домашнего магнитофона “Айдас” – “Странники в ночи” (Strangers in the Night). Америка в ней пела почище сирен, но, как и Гомер, я не могу сказать, о чем. Все важное, напоенное сладкой печалью и исполненное тайным значением, заключалось в недосказанности.

Определяющая черта эстетики и этики, она, эта великолепная недоговоренность, не позволяла чувствам выйти из берегов и захлестнуть свидетелей. Американцы называют такое словом cool – “цвета воды”, переводил Бродский.

О чем же поет Синатра? О том, что мир – хаос, броуновское движение людей и молекул в непроглядной тьме, где только любовь придает смысл и направление. Странники в ночи встретили друг друга, а могли бы пройти мимо, не узнав того единственного шанса, который дал им счастье и сделал неразлучными. Он – это, конечно, он. Зато она – кто угодно: любимая женщина, единственная жизнь, хромая судьба, ветреная удача.

По́шло? Мелодраматично? Сахарин и Голливуд?

Но только тогда, когда мы пересказываем своими словами то, что Синатра поет легким, но густым голосом. И тогда за избитыми словами и положениями встает образ всего, что я люблю в Америке.

13 декабря Ко дню рождения Генриха Гейне

Не беспокойтесь, мы и вас рады принять в русскую культуру, – утешил меня московский литератор, не сомневаясь в том, что у него есть право делиться.