Люди и праздники. Святцы культуры

Ждать приходилось долго, но Уайет никуда не торопился и писал всю жизнь одно и то же: соседние фермы, соседние холмы, соседей. Скудость его сюжетов декларативна, а философия чужда и завидна.

Подглядывая за вещами, Уайет обнаружил их молчаливую жизнь, которая зачаровывает до жути. Другие картины притворяются окном, его – кажутся колодцем.

Любимое время года Уайета – поздняя осень. Снега еще нет, листьев – уже нет, лето забылось, весна под сомнением. Завязнув в грязи, природа не мельтешит, выглядит серьезной, вечной. Уподобляясь ей, художник сторожит не мгновенное, как импрессионисты, а неизменное, как богословы. Идя за ними, он изображает порог, отмечающий границу постижимого. Дойдя до нее, художник заглядывает в нечто, не имеющее названия, но позволяющее собой пропитаться.

Как ведьма порчу, Уайет наводил на зрителя ностальгию. Вещи становятся твоими, люди – близкими, пейзаж – домом, даже если он коровник. Глядя на этот самый коровник (слепящая белизна стен, приглушенный блеск жести, неуверенный снег на холме), кажется, что уже это видел в другой, но тоже своей жизни. Вырвав намозоленный его глазом фрагмент и придав ему высший статус интенсивности, художник внедряет зрителю ложную память. Не символ, не аллегория, а та часть реальности, что служит катализатором неуправляемой реакции. Сдвигая внешнее во внутреннее, она превращает материальное в пережитое.

12 июля Ко дню рождения Генри Торо

У него учились многие и разному. Толстой, Ганди и Мартин Лютер Кинг – искусству дерзкого, но сугубо мирного протеста, хиппи – пацифизму и недеянию, “зеленые” – благоговению перед природой, опрощенцы – веселому аскетизму, я – исповедальной прозе, прагматической утопии и тонкому, едва заметному юмору.

Чтобы попасть в гости к Торо, надо пройти мимо его памятника в человеческий, но небольшой рост и зайти в заново выстроенную по точным указаниям автора хижину, где все так, как было, когда он ее оставил. Койка, печка, конторка с амбарной книгой дневника и три стула: “Один – для себя, другой – для гостя, третий – для компании”. И еще большая флейта, на которой он играл рыбам в лунные ночи. Однажды, рассказывал Торо, он подобрал красивый кусок известняка, но оказалось, что с него надо каждый день вытирать пыль, и камень пришлось выбросить.

Сегодня вместе с ним лежит целая груда, в которую каждый пришедший добавляет свой. Это тоже памятник Торо, только самодельный и коллективный. Добравшиеся до Уолдена поклонники Торо твердо знают, что всем жить, как он, нельзя, но очень хочется. Быть одному в лесу, купаться в такой чистой воде, что лед из нее продавали в Индию, знать в лицо всех окрестных птиц, читать Гомера в оригинале, вести уверенным почерком бесконечный дневник, делясь с ним всем увиденным и продуманным, а когда и если все же становилось скучно, отправляться (полчаса ходьбы) к старому философу Эмерсону и обедать с ним при свечах.

Торо подсчитал: чтобы быть счастливым, ему надо работать полтора месяца в году. “Конечно, потому, – добавил он, – что мой самый большой талант – малые потребности”. Отсюда его знаменитый девиз “Упрощай!”. Майка с этими словами продается в музейном магазинчике, и редко кто уходит без нее. В своем дневнике Торо писал: “Простота, которую обычно зовут бедностью, меня кристаллизовала, избавив от лишнего”. Но экономя буквально на всем, он не считал лишней ни одну радость, зная, что все лучшее в мире – от рассвета до заката – ничего не стоит, ибо дается даром.

13 июля Ко дню рождения Харрисона Форда

Подростковая страсть к приключениям, которую актер делит со своим персонажем, сделала фильмы Спилберга про Индиану столь популярными, что доктор Джонс принес больше прибыли, чем любой другой образ в истории кино. Наткнувшись на золотую жилу, Форд всегда играет взрослого, который забыл вырасти. В этом ему помогает парадоксальное построение этой эпопеи, развивающейся вопреки течению времени. От серии к серии доктор Джонс претерпевает обратную эволюцию. Он не стареет, а молодеет. Если в первом фильме Форд играл Индиану как приключенческого героя без страха и упрека – эдакого Рэмбо с университетским дипломом, то в третьем – мы знакомимся с Индианой-бойскаутом, который уже совершает подвиги, но еще не во власти распорядиться их результатами. Заставив Индиану впасть в детство в прологе, фильм так и не разрешил ему окончательно вырасти.