Люди и праздники. Святцы культуры

Он всегда был модным. Аксенову удалось то, о чем мечтают писатели: перешагнуть границу поколений. Он покорил всех – и романтических читателей журнала “Юность”, и бородатых диссидентов, и новую Россию, где “Московская сага” (сам видел) делила книжный развал с Пелевиным и Сорокиным. При этом нельзя сказать, что Аксенов, “задрав штаны, бежал за комсомолом”, как бы тот ни назывался. Просто он всегда был молодым. Основатель русской версии “джинсовой прозы”, Аксенов сохранил ее способность освежить мир. Не перестроить, заметим, а остранить, сделать заново и юным. Борясь со “звериной серьезностью” (его любимое выражение), Аксенов поставил на карнавал и джаз. Неудивительно, что он прижился в Америке. Как его американские учителя и соратники – от Сэлинджера до Пинчона, – Аксенов исповедовал вечный нонконформизм, взламывающий окостеневшие формы романа, мира, жизни. Об этом, в сущности, все его книги, но прежде всего – “Затоваренная бочкотара”.

Писатель любит, когда хвалят его последнюю книгу, но я читал Аксенова с 4-го класса и знал его четверть века, поэтому позволю себе выбрать именно эту повесть, ибо в ней произошло невозможное. Очистив иронией штамп и превратив его в символ, Аксенов сотворил из фельетона сказку, создав положительных героев из никаких.

Когда, наконец, в России поставят памятник “шестидесятникам”, хорошо, если б им оказалась затюренная, затоваренная, зацветшая желтым цветком бочкотара, абсурдный, смешной и трогательный идеал общего дела для Хорошего Человека.

20 августа Ко дню рождения Вильяма Похлебкина

Заслуга Похлебкина в том, что он не только сделал видимой русскую кухню для толком и не знавшего ее поколения, но и очистил ее от семи десятилетий кулинарного варварства. Объясняя принципы отечественной гастрономии и восстанавливая давно забытые рецепты, Похлебкин охранял национальное достояние. В сущности, это – кулинарная экология. Каждое выуженное из Леты блюдо – иероглиф отечественной культуры. Такой рецепт не менее ценен, чем отстроенная церковь или спасенная икона. Так, Похлебкин реконструировал редчайшее древнерусское кушанье – кундюмы: “своего рода пельмени, которые вначале пекут, а затем томят в духовке”.

За всеми историческими разысканиями Похлебкина следить не менее увлекательно, чем за перипетиями детективного романа. Чего стоит, скажем, его описание специфических пасхальных “принадлежностей”. Среди них меня особенно поразила “четверговая соль”: “Приготавливается только в России и только раз в году, к Пасхе. Для этого крупную каменную соль толкут в ступке (брать йодированную мелкую соль нельзя!), смешивают с густой квасной гущей, растворяя тем самым соль, и затем выпаривают эту смесь на сковородке на медленном огне. По остывании смеси отвеивают ссохшуюся квасную гущу от соли. Соль должна иметь слегка кофейный (бежевый) цвет и особый приятный вкус. Только с четверговой солью едят пасхальные яйца”.

Когда я написал Вильяму Васильевичу о поразившем мое воображение рецепте, он с некоторой обидой ответил, что я замечаю в его сочинениях одних “муравьев”. Впрочем, тут же добавил, что “муравей” этот “исчезнувший, реликтовый”.

Это – всего лишь несколько примеров, взятых почти наугад из тысячи фактов, рассыпанных по книгам Похлебкина. Фантастическая эрудиция, академическая добросовестность и широта не только гуманитарного кругозора превращала каждую из них в увлекательную и строго научную монографию. Похлебкин писал частную историю российской жизни, начиная с самого приватного занятия – обеда. При этом он стилизовал свой авторский образ под основательного, тяжеловесного, консервативного наблюдателя нравов, напоминающего фонвизинского Стародума.

“Совершенно недостаточно, – писал он, – любить ботвинью, поросенка с кашей и подовые пироги со щами, чтобы считаться русским патриотом”.

“Но все это, – добавлю, – точно не мешает”.

21 августа Ко дню рождения Вяч. Вс. Иванова

Сперва мне посчастливилось встречаться с Вяч. Вс. на разных конференциях, где он читал доклады на отнюдь не схожие темы, перемежая их воспоминаниями. Но самое захватывающее происходило в кулуарах, где Иванова легко было принять за ученого кудесника, мне даже виделся колпак звездочета. Он азартно делился фантастическими гипотезами, от которых глаза у нас делались квадратными. Однажды Вяч. Вс. объяснил, что каждый, если я правильно его понял, живет внутри индивидуальной темпоральной капсулы.

– Поэтому, – сказал он, – когда вы, еще не снимая трубку, знаете, кто звонит, то вы опережаете звонящего и путешествуете по времени.