Люди и праздники. Святцы культуры

Его “Шагающий человек” – одна из самых известных скульптур ХХ века. Джакометти изобразил человека в мучительно неудобной позе. Он уже шагнул вперед, но еще не сдвинулся с места. Ему мешает сильный ветер, но враждебный напор стихии и помогает устоять на ногах. Сопротивление среды – условие победы или хотя бы надежды на нее.

В эту скульптуру Джакометти вложил законченную философию, и я ее узнал еще тогда, когда не знал об их дружбе с Беккетом. Они познакомились до войны, но сдружились после нее, часами гуляя по Парижу. Тогда скульптор нашел себя, а писатель сочинил главное: великую трилогию и бессмертную пьесу “В ожидании Годо”. На ее премьере Джакометти покоробила единственная, но очень важная декорация: сухое дерево на сцене. Оно было скручено из проволочных вешалок. Чтобы исправить ситуацию, Джакометти соорудил для пьесы новое дерево. В нем аскетический реализм соединился с магическим как раз в той пропорции, чтобы мы поверили в волшебное явление единственного листа, отличающего второе действие от первого. В поисках этого минимального сдвига Джакометти провел всю жизнь.

В поисках предела упрощения скульптор разбирал и собирал заново человека, не желая, как это случилось с абстракционистами, от него избавиться вовсе. Экспериментируя с пространством, Джакометти лепил фигурки людей такими маленькими, как будто мы их увидели из окна. Играя с пустотой, он изобразил держащие ее, пустоту, руки. Решая проблему отношений, мастер создал двух разговаривающих людей, но, подумав, убрал второго собеседника, оставив первого вести диалог с тенью. И, наконец, классические образы сопротивления: удлиненные до неба и изможденные до смерти фигуры, в которых сосредоточилась упрямая воля, то есть несгибаемость.

Женщины у Джакометти стоят как соляные столбы, мужчины идут наперекор обстоятельствам, детей нет вовсе.

11 октября Ко Дню индейцев

Земля пекодов начиналась с дорожного знака, предупреждавшего, что путник покидает Коннектикут и вступает на территорию, подчиненную племенной юрисдикции, которую охраняет собственная полиция с тотемом лисы на погонах. Главное отличие пекодских законов от американских в том, что в резервации разрешены азартные игры.

Плод с трудом обретенной свободы стоял на холме. Посреди первозданного леса упирался в тучи изумрудный, как в той самой сказке, замок казино. К нему прижался выстроенный на сдачу от азарта музей для зевак. С его порога зрителя окружали голые, но раскрашенные пекоды. Женщины варили похлебку, бросая раскаленные камни в деревянный котел, мужчины добывали рыбу острогой, мальчишки курили трубку, спрятавшись от взрослых, как мы на перемене. Неподалеку – поле, засаженное тремя сестрами индейского земледелия. Зеленые бобы обвивали стебли кукурузы, колючие плети тыквы отпугивали прожорливых зайцев. Идиллию ничто не портило, потому что индейцы были пластмассовыми.

Зато на Плимутской плантации в соседнем Массачусетсе живые туземцы показывали и рассказывали, как хорошо они жили до нас и без нас. Деревня была как в музее, только в ней все шевелилось, дымилось и пахло. Свирепый воин выжигал каноэ из могучего ствола тюльпанового дерева.

– Еще сутки, – объяснил он, – и на нем можно будет ловить угрей.

– Вкусные? – спросил я с завистью, вспомнив Латвию.

– Не пробовал, я – вегетарианец.

Другой индеец, назвавшийся Тим Серая Глина, обедал олениной.

– Мы едим всех зверей: косуль, бобров, енотов, белок, но не хищников. Ведь они питаются сырым мясом с паразитами. Поэтому индейцы никогда не болели и были здоровыми – футов шесть-семь. Раньше мы никогда не ходили, только бегали, миль по сто в день. И жили лет до ста двадцати, ну, может, до восьмидесяти.

– А правда, – поделился я вычитанным, – что, по обычаю, пленный воин пел песню собственного сочинения, пока его поджаривали на костре, снимали скальп, засыпали рану углями и вырезали сердце, чтобы съесть и стать таким же смельчаком?

– Мужчины! – мечтательно сказал Тим.

13 октября Ко дню рождения Криса Картера

Больше всего Картер любил серфинг, в чем нет ничего странного для того, кто вырос в Калифорнии. Но мне хочется думать, что именно искусство удерживаться на гребне волны научило Картера балансу, сделавшему шедевром его знаменитый сериал X-Files. “Секретные материалы” родились, как все триллеры, из незатейливого желания напугать зрителя. Но если бы сериал ограничился дежурным монстром в неделю, мы бы не запомнили имя его создателя. Поворот свершился в тот момент, когда Картер разделил себя строго пополам и придумал своих героев. Так появился на свет энтузиаст Фокс (он носит девичью фамилию матери Картера – Малдер) и скептик Скалли (она названа по имени любимого бейсбольного комментатора режиссера).

В этой паре воплотилось центральное противоречие нашего времени: религия и наука, чувства и разум, Иерусалим и Афины.

– Характер Малдера, – говорит Картер, – исчерпывает плакат, который висит в его офисе: “Хочу верить”.