Люди Кода

К тому же, он точно знал, что Джоанна никогда его не любила — ни тело его, ни, тем более, душу, которой и не знала. Это был брак по расчету, брак, до некоторой степени семейный, поскольку Джоанна происходила из одной из ветвей рода Паттерсонов, и дальней прабабкой ее была все та же Рахель, родившая в свое время десять детей, из которых, как ни странно, умер всего лишь один, да и тот — по нелепой случайности, угодив в пятилетнем возрасте под колеса кареты собственного дяди.

Этим обстоятельством, кстати, и объяснялось (если кому-то пришло бы в голову объяснять столь несущественную для историков деталь), почему Ричард с Джоанной, одновременно прочитав кодирующий текст на экране телевизора, одновременно и вышли в Мир, оказавшись в лесу Саграбала.

Новый мир не поразил Ричарда. Новый мир был продолжением старого. Ричарда не поражали его новые возможности — они были продолжением старых, они были материальны и потому неинтересны.

Он искал момента. Он ждал полного уединения. Он хотел попробовать.

Теперь момент настал.

Ричард был один — на миллионы парсеков и лет пространства— времени. Он осмотрел планету; Ираал матово отражал свет своей звезды и был не интересен — материальная вешка, не более. Предстоявшие битвы с зарождавшимся разумом не занимали Ричарда, в масляных черных болотцах, проникших на Саграбал, можно было утонуть, Джоанна могла погибнуть, как и все остальные, но неужели они не понимают, что это не имеет решительно никакого значения? Погибнуть может тело, и это замечательно, если разум остается жить и становится самодостаточным в бесконечномерном мире, где материальные измерения жестко переплетены с нематериальными сфирот и не существуют без них.

Ричард оттолкнул от себя планету — или, если быть точным, сам оттолкнулся от нее, — и приблизился к звезде. Жар протуберанцев опалил его, и Ричард инстинктивно отпрянул.

— Помочь? — услышал он чей-то голос. Голос человека Кода. Он увидел образ: голубоглазый мальчик лет шести. Сын Дины — Хаим.

— Нет! — подумал Ричард. — Оставь меня. Я сам.

Он погрузил свое тело в плазму, которая оказалась слишком разрежена, чтобы доставить какие-либо неприятности, кроме странного зуда в ногах — или в той части материального тела, которая была бы ногами, если бы он сейчас стоял на поверхности планеты. Хаим, — подумал Ричард, — я просил не помогать мне, эта боль — моя, оставь нас наедине друг с другом.

Тело Ричарда погрузилось в хромосферу, и жар стал невыносим для его, уже почти расставшегося со всем материальным, сознания, Ричард, наконец, сделал то, к чему стремился всю жизнь.

Он оставил свое тело, и оно, нырнув в пучину, у которой не было дна, распалось на атомы. Порвались все связи, и уже секунду спустя восстановить их стало невозможно.

Дух Ричарда обрел свободу.

Только теперь Ричард понял, насколько сдерживала материальная оболочка его истинную сущность в бесконечном мире.

Он понял, что растянут по миллиардам измерений, будто скользил одновременно по миллиардам нитей.

Он перелился в измерение наслаждений и испытал все страсти, возможные по сути своей.

Он подумал, что слишком торопится, и вернулся в систему Ираала, но не занимал теперь никакого материального объема и наблюдал планету такой, какой она выглядела в измерениях долга, иллюзий и еще какой-то неназванной линии, вызвавшей неожиданно у Ричарда ощущение мрака, которого не могло быть на самом деле.

Разум, зарождавшийся на Ираале, не имел выхода в нематериальные сфирот, он был невидим для Ричарда, он как бы не существовал и, следовательно, уничтожение его никак не могло повлиять на истинную структуру Вселенной.

Уничтожить этот разум не составляло усилий. Ричард и не совершал никаких усилий — в материальной Вселенной, которую он покинул.

Он всего лишь сдул несколько пылинок гнева, налипших на линию судьбы, и звезда, освещавшая Ираал, перестала быть. Для внешнего наблюдателя, если бы таковой существовал в обычном четырехмерии, звезда просто остыла — не прошло и тысячи лет. Энергия перелилась в недра квазара, располагавшегося на расстоянии двухсот миллионов парсек. По сути, даже в материальной Вселенной не изменилось ничего — но цивилизация на остывшей до ледяного мрака планете так и не появилась.

* * *

— Ричард сделал это, — подумал Йосеф.

— Он оказался решительнее нас всех, — насмешливо сказал Муса.

— Он спас людей на Саграбале, — это была мысль Джоанны, воспарившая в высокие сфирот.

Черная болотная жижа исчезла — да и была ли?

Только память и осталась.

Память о спасении? Память о решении? Или — о поступке?

* * *

И.Д.К. вернулся в базовый лагерь, опустившись на площади перед большим строением, напоминавшим внешними очертаниями знаменитый Миланский собор, но по сути представлявшим собой многомерную структуру, где с комфортом, привычным для каждого, могли устроить себе жилье не меньше миллиона человек.