Люди, которые всегда со мной

Тамар лежала отвернувшись лицом к стене. Тяжело вздыхала, о чем-то тихо причитала, но не плакала. В комнате пахло лекарствами и курящимся ладаном. Ладан дымился в специальной чаше, под большим, обвязанным траурной лентой портретом – Амаяк с того портрета смотрел немного растерянным, беспомощным взглядом.

Новость о том, что случилось, расстроила и напугала всех, но особенно сильно – Тамар. Она долго расспрашивала Петроса, как Девочка отреагировала на слова соседки, никак не решалась позвонить Кнарик.

– Давай я наберу, – предложила Тата. Тамар скрепя сердце согласилась. Кнарик при ребенке ничего рассказывать не стала, только сообщила, что все у нее в порядке. Передала трубку.

– Тат, мы тут сладкий похиндз делаем, – звонко отрапортовала Девочка.

– Вкусно?

– Наверно. Пока еще не пробовали, он горячий, нужно, чтобы остыл.

– Тебе нани хочет что-то сказать.

Тамар нерешительно взяла трубку:

– Здравствуй, джигяр-балам.

– Нани! – затараторила Девочка. – Тебе понравился браслет?

– Очень понравился. Спасибо тебе большое.

Девочка помолчала немного, потом громко зашептала в трубку:

– Ты знаешь, да, что мне сказала тетя Вардик?

– Знаю. Я сама хотела тебе обо всем рассказать, но не успела.

– Нани, ты что, переживаешь?

– Нет, – дрогнула голосом Тамар.

– Молодец. Чай не маленькая, чтобы переживать! – копируя ее интонации, выговорила Девочка.

Тамар невольно рассмеялась.

– Ах ты егоза.

– Нани, а подарок вы мне привезли?

– Привезли. Раскраски.

– Красивые?

– Очень.

– Ура! Завтра приду и раскрашу. Ну ладно, мне пора идти, похиндз, кажется, уже остыл.

Тамар положила трубку, вздохнула с облегчением. Поднялась со стула.

– Пойду к себе, полежу, устала сильно.

– Тамар, посмотри на меня, – Оваким нерешительно топтался рядом, словно маленький, – я ведь тоже тут чужой. Но ничего, как-то живу с ними.

И он кивнул в сторону Таты и Шушик.

Тамар рассмеялась.

– Спасибо, Оваким-джан.

Когда Вера пришла ее проведать, она лежала на тахте, накинув на плечи косынку. На шаги невестки оборачиваться не стала, только сделала успокаивающий жест рукой – все хорошо. Вера оставила на прикроватной тумбочке стакан со сладким чаем, погладила прасвекровь по руке.

– Бабушка Тамар, хоть чаю попейте. Совсем ничего не ели.

– Спасибо, Верушка, обязательно выпью. А ты иди, милая, не волнуйся за меня. Я полежу немного, отдохну. Потом приду к вам.

– Вы, главное, не расстраивайтесь, бабушка Тамар.

– Хорошо, дочка, не буду.

После ухода Веры она еще какое-то время лежала, тихо шепча себе под нос. Потом села, выпрямилась, сложила на коленях руки.

– У меня живое сердце, не каменное. Как я могу не расстраиваться? Я даже не знаю, что́ бы со мной стало, если бы она отказалась от меня. – Тамар уставилась на портрет мужа, помолчала какое-то время, словно давая ему возможность ответить. Не дождавшись ответа, поднялась, вытащила из кармана фартука мятый бумажный кулечек, отсыпала несколько кусочков ладана в чашу, ладан схватился, задышал сладковатым дымом.

Тамар снова села на тахту – вполуоборот, так, чтобы видеть портрет мужа.

– Вот скажи мне, Амаяк, ты бы смог полюбить чужих детей? А я тебе вот что скажу, Амаяк. Полюбить чужих детей не просто нелегко, а почти невозможно. Но ты поначалу ничего об этом не знаешь. Просто крутишься как белка в колесе, лишь бы все успеть. Дети ведь маленькие, нуждаются в помощи. У этого сыпь, у той температура. Постирай-погладь-убери-выкупай-накорми-утри сопли. И так изо дня в день. Каждый день. Сначала ты живешь словно в горячке, и одно-единственное, что тебя беспокоит – это страх, что не сладишь с ними, маленькими и беспомощными. Но потом, когда ты потихоньку начинаешь справляться, приходит другой страх, сильнее первого. Страх того, что нет у тебя впереди ничего, кроме рабской зависимости от этих детей. Которые не могут принять тебя и которых не можешь принять ты. Как тебе объяснить, на что это похоже, Амаяк? Это такое бесконечное черное отчаяние. Это хуже, чем проклятие. Как будто ты попал в преисподнюю, где у тебя отняли все – прошлое, будущее, настоящее. Единственное, что тебе оставили, – бессмысленный каждодневный труд, за который тебя никто никогда не поблагодарит.

Тамар уронила руки на колени, помолчала. Вздохнула. Закрепила косы на затылке шпильками, обвязала голову косынкой. Заправила постель, накинула покрывало – тонкий плед работы Кнарик – алые розы на темно-синем фоне.