Люди на болоте. Дыхание грозы

зеркало. Это был словно не просто зеленый кашемировый платок, а особая

краса: лицо Анисьи в нем цвело, подобно одному из цветов, что ярко горели

на листвяной зелени платка. Это была самая большая ее драгоценность.

Удивительно ли, что Иван Анисимович решительно, без какого-нибудь сомнения

поддержал Анисью.

- Ну вот, свили гнездышко с Ариной Титовкой! - говорила в коридоре

Анисья, ласково, как бы просила извинения у соседки за то, что не

послушалась. - Как две птички в гнезде! Слетелись с разных сторон света.

Вот - в одном гнездышке!.. - Довольная, глянула на Апейку: - Так что вы не

беспокойтесь больше за меня! Теперь - не пропаду!..

Обходительный белолицый парень из ЦИКа только собрался проводить их в

ресторан, как из-за стеклянных дверей показался низкий, толстоватый

мужчина в пальто с каракулевым воротником и в каракулевой высокой шапке.

Закрыв дверь, он неуклюже зашаркал ботинками в галошах, стирая остатки

снега, оглянулся; увидев Апейку и женщин, направился прямо к ним. Апейка

узнал: Червяков, председатель ЦИКа Белоруссии.

Он запросто, с крестьянской степенностью подал всем руку, нахолодавшую

на ветру.

- Ну, как устроились? - спросил больше у женщин. - В каком номере?

А-а, неплохой. Тихий, теплый... - Червяков поинтересовался номером

Апейки, узнал, пообедали или нет. - Что ж, братко, моришь людей голодом? -

упрекнул парня так ласково, весело, что все засмеялись.

- Александр Григорьевич, приехали еще... - хотел было доложить парень,

доставая из кармана бумажку, но Червяков прервал:

- Поговорим, братко, потом об этом. Люди, братко, с дороги, голодные...

Удивительно хорошо было после его слов: ничего будто и не сказал

особенного, а в душе осталось светлое, ласковое.

Может, это шло от необыкновенной простоты в обращении, непринужденности

и доброжелательности во всем, о чем он говорил. В том, как он держался,

как разговаривал, не было и тени той нарочитой, рассчитанной

"демократичности", когда руководитель подделывается под простачка; и

делает и говорит все только ради того, что так надо. В том, как держался

Червяков, чувствовалось, что он держится так потому, что иначе не может,

что он привык к этому, что ему нет дела до того, как он должен выглядеть

со стороны. Все вдруг почувствовали: простой, очень добрый человек. Апейка

ж подумал, что в том, как Червяков свободно и просто держится, есть

немного и от привычного уже ощущения, что его знают и любят и будут

любить...

Уже когда обедали в ресторане, Червяков без пальто и без каракулевой

шапки появился снова. Полноватый, сутулый, с потертым портфелем, который

он держал перед собой, осмотрелся, грузно, неловко потоптался у стола, где

сидел Апейка с женщинами. Места были все заняты, он, прижав локтем

портфель, взял стул от соседнего стола. Когда он садился, портфель

выскользнул из-под локтя, упал на пол.

Еще до того, как Червяков выпрямился и уложил портфель на коленях,

поспешно подошла официантка, начала ставить тарелку, фужер, раскладывать

вилки, ложки. Он ласково остановил ее:

- Ничего не надо... Хотя - пива бутылочку принесите.

А больше - не надо. Я пообедал, совсем недавно насытился... - Пробуя

пиво толстыми улыбчивыми губами, - видно, и выпить и поесть любил в

удовольствие, - он с наслаждением говорил-: - Сегодня с дороги поспите

хорошенько, а завтра, братки, погуляйте день, посмотрите город. Много

нового сделали. Красивым город наш становится! Кра-си-вым!

Столица настоящая! Трамвай - видели? - пошел... Университетский

городок, братки, посмотрите! Целый городок, город - действительно!

Строим! Хороший городок будет студентам!

Клинику строим - посмотрите! Строимся! Посмотрите, братки! Отдохните

завтра денек. Хорошо погуляйте. А послезавтра - трудиться будем.

Трудиться, ага! Сессия будет важная! Важная!..

Выпив пива, надавав советов, он подозвал официантку, рассчитался. Когда

он, прощаясь, черными пытливыми глазами оглядывал зал, портфель снова

соскользнул с колен на пол. Он неуклюже поднял его, посмеиваясь над своей

неловкостью, встал. Еще с полчаса сидел он за столиком поодаль, так же с

удовольствием говорил о чем-то...

Апейка в этот вечер никуда не пошел: ужин окончился поздновато, да и

усталость, бессонная ночь давали знать.

Вернувшись в комнату, он постоял немного у окна, смотря на заснеженную

площадь Свободы, как бы убеждаясь в том, что он действительно в Минске.

Разделся, лег - почувствовал, что его еще покачивает от недавней дороги.

По привычке стал думать о завтрашнем дне: что завтра надо сделать. Среди

хлопотливого разнообразия мыслей выделилась снова, стала первой та, что

шла от беспокойства за Алеся: "Сразу же с утра надо зайти в университет.

Увидеться, выяснить все...

Зайти обязательно в ячейку, поговорить..." Потом вспомнилась встреча с

Червяковым: с одобрением и уважением думал о задушевной внимательности,

человечности его, которые проявлялись и в больших делах, известных всем, и

в таком будто мелком, как сегодня, в маленькой беседе. Для Апейки всегда

примером была скромность, человечность Калинина, и он подумал теперь: у

Червякова есть это же, калининское.

Недаром его так любят в народе... Вспомнилось, как один старый