Люди на болоте. Дыхание грозы

легкомысленно, даже озорно. Нечего посмеиваться, если Евхим угрожает!

Беречься надо, если Евхим грозился!..

Как только окончилась стычка Евхима с Миканором, Василь отделился от

толпы, потащился на свое поле. То стоял, то топтался, не в силах

преодолеть отвратительную неуверенность. Старался не смотреть и почти не

смотрел в ту сторону, где толпились, работали люди, но все время видел,

слышал - человек с рейкой, обмерщики, землемер, Миканор всё приближались.

Чем ближе они подступали, тем больше росло в нем противоречивое волнение -

страх, отчаяние, смелость. Все больше чувствовал: час его настает, горький

и неотвратимый час. Знал уже, что вряд ли добьется чего-либо.

Боялся, когда загадывал себе: чем это кончится для него - его битва? И

все же не мог поступиться, отдать все так просто. В этом был как бы

нерушимый наказ всей Жизни. И он готовился, ждал.

Будто не своими ногами, шагнул он к Хоне, подтянувшему ленту к его

полосе. Дрожащим и хриплым голосом выдавил:

- Тут... посеяно ..

- Все равно, брат, - и посеянное и непосеянное, - сказал, выпрямившись,

весело глядя на него, Хоня В голосе его было что-то удивительно

доброжелательное, товарищеское.

Василь заметил, как возле них быстро увеличивается толпа. Бабы, мужики,

дети, злорадные, сочувствующие, просто любопытные.

- Все, брат Василь, под одну гребенку! - весело посочувствовал Хоня.

- Нет такого закону! - Василевы губы обиженно дрожали. - Чтоб отрезать!

Да еще то, что посеяно! .

- Не надо было сеять, - с мстительной резкостью заявил Миканор.

Плосковатое, поклеванное оспой лицо было нетерпеливым и недовольным:

лезут тут со всякими выдумками, задерживают. Победно напомнил:

- Сказано было- не сей!..

Миканор собрался уже идти к землемеру. Как бы давал понять: рассуждать

тут не о чем. Василя резкость, нечуткость его разозлили. Вмиг ожили

упрямый азарт, горечь давней стычки, когда пахал. Сразу исчезла слабость,

обиду сменили озлобленность, упбрство.

- Не дам! - крикнул он. - Не ваше!

- Отойди! - тихо и как-то пренебрежительно сказал Миканор. Будто перед

ним был не Василь, не хозяин, а козявка.

Это еще прибавило упорства.

- Не пойду! Не отдам!

Откуда-то появилась мать: "Васильке!. " Вечно не вовремя появится! Он

раздраженно оттолкнул плечом:

- Ат!..

- Уступи, Васильке!

- Не дам! - закричал он Миканору. - Моя земля!

На поклеванном оспой лице Мйканора была та же пренебрежительная

самоуверенность. Будто гордился своею силой.

Будто издевался над его бедой.

- Земля - народная, - заявил Миканор. В голосе его послышалось снова

мстительное злорадство.

- Моя!!!

Василь закричал, не помня себя от обиды, от яростного упорства. Он

чувствовал, что сила все-таки на стороне Мйканора, что надежды у него,

Василя, почти никакой, что, как видно, не добьется ничего. Но это теперь

не только не расслабляло, а, странно, укрепляло решимость. Земля, которую

он любил и прежде, теперь была ему дороже, чем когдалибо. Дороже всего,

даже себя самого. Дороже особенно потому, что он чувствовал: вот-вот она

уйдет из-под его ног.

Уже уходит. Он теперь готов был ради нее на все. Неспособный уже

рассуждать, он, как стоял, уперся лаптями в борозду, закричал:

- Не пущу!!!

Они стояли лицом к лицу. Люди - любопытные, тревожные, возбужденные -

следили за ними. Толпились почти кругом, почти вплотную, только Чернушка

немного поодаль.

Чернушка тоже следил, с сочувствием, с жалостью, с мукой на лице. Один

из двоих был спокоен, презрительно-самоуверен другой - отчаявшийся от

беды, от бессилия.

- Уходи по-хорошему! - уже нетерпеливо - не просил, а приказывал

Миканор.

- Не пойду! - заявил Василь тише, но с прежней одержимостью. С

неколебимой твердостью.

- Василько! - вцепилась в Василя мать, но он как бы и не заметил ее.

Смотрел только на Мйканора. Не сводил глаз.

Миканор сделал шаг, уверенно взял его за плечо. Хотел оттолкнуть его.

Василь будто только и ждал этого.

- А-а, ты так!

Он оторвал от себя руку матери, какой-то дико радостный, не помня уже,

что делает, внезапно ринулся на Миканора. Схватил за грудки.

- А-а, ты... так!..

Он натянул поддевку на груди Мйканора, так что Миканору трудно было

шевельнуть плечами. С силой рванул на себя. Миканор, почти касаясь его

подбородком, увидел ослепленные и радостные, полные злобы глаза,

искаженное ненавистью, жаждой мщения лицо. Миканор уперся в Василеву грудь

руками, стараюсь оттолкнуть его, но Василь не дался. Вдруг он толкнул

Мйканора с такой силой, что тог едва устоял.

Все это произошло в какое-то мгновение, - к Василю и Микаиору сразу же

подскочили Хоня, Алеша, еще несколько человек. Василя ухватили за руки, за

шею, за воротник свитки. Но и сообща едва оторвали от Мйканора.

Он все рвался из крепких рук, запаленно хрипел, норовил вырваться.

Бросал на Мйканора свирепые, мстительные взгляды.

- Василько! Ошалел совсем! - горевала, бегала вокруг сына и тех, кто

его держал, мать. Обхватила руками голову, запричитала в отчаянии, во весь

голос.

Миканор, разозленный, немного растерянный, переводил дыхание, вытирал

ладонью пот. Стараясь держаться с достоинством, плюнул нарочито спокойно,

как бы пригрозил:

- К-кулацкая душа!.. Контра!..