Люди на болоте. Дыхание грозы

Ганна весело сверкнула глазами - Он... супонь дома забыл!

Василь от такого оскорбления даже перестал хомут стягивать. Подвода

дядьки Тимоха с улыбающейся Ганной проехала мимо Василя и стала постепенно

отдаляться.

- Ну, ты знаешь!.. - Василь не находил слов. - В чужое просо не суй

носа!..

Он сказал эти слова тихо, скорее для матери и себя, чтобы успокоиться.

И вообще, разве хорошо было бы, если бы он, пусть еще и молодой человек,

но все же мужчина и хозяин, старший в семье, связался с какой-то

девчонкой? Но ни слова, ни мысли эти не вернули ему покоя и равновесия.

Василь ехал теперь мрачный, углубленный в свои мысли.

Он вообще был склонен к раздумьям, не очень любил раскрывать свою душу,

особенно если в ней бродили мысли невеселые и недобрые. Покачиваясь,

горбясь, хмуря еще детский лоб, он невольно припоминал, где и когда Ганна

говорила что-нибудь обидное, думал, как отплатить ей. В эти мысли вскоре

вплелись другие - сначала про старую, истлевшую в земле супонь, старый

хомут, потом про беднягу Гуза, которого когда-то бросили балаховцы, не

видя от него никакой пользы. И в самом деле, конь тогда был при последнем

издыхании, и не было уверенности, что он встанет на ноги. Сколько с ним

нагоревались, чтобы поднять его. Он встал, но как неуверенно ходят по

земле его слабые ноги.

А какая польза от коня, у которого нет силы.

Если бы у Василя был хотя бы такой конь, как у Чернушки. Тоже не бог

весть что, не под стать тому, которого привел старый Корч с мозырского

базара зимой, а все же конь как конь. Основа хозяйства.

Дорога начала снижаться, сыпучий песок сменился мягким, податливым

заболоченным грунтом, на котором прорезывались две черные влажные колеи. В

колеях белели ободранные жилы корневищ, было много ям, и телега почти все

время подскакивала, ее сильно бросало из стороны в сторону. Деревья

местами стояли у самой колеи, и мать, из осторожности, подобрала ноги.

Василь же сидел по-прежнему, лишь время от времени, будто играя,

перебрасывал ноги на грядку.

Доставалось не только ногам, но и рукам: вокруг тучами звенели

надоедливые комары, почти непрерывно приходилось отмахиваться от них,

бить. Мать закрыла платком чуть не все лицо, поджала ноги, но спасенья не

было. Комары жалили через одежду, залезали в рукава, за ворот.

Гуз отбивался от комаров хвостом, тряс головой, не выдержал - побежал

легкой рысцой. Но это не помогло, и он снова пошел шагом, махал хвостом,

гривой, стриг ушами...

Лес тут был совсем не такой, как на песчанике. Высокие, с черными,

будто обожженными, стволами, с узорчато источенной корой, старые ольхи

тонули снизу в густом болотном разнотравье, в молодой лиственной поросли,

в гнилом, скользком хворосте. Ольшаник часто перемежался лозняком, росшим

густыми, дружными купами, поднимавшим в лесном сумраке сизые чубы

переплетенных ветвей.

В лесу буйствовала злая, жгучая крапива, заросли которой местами

поднимались в рост человека. "Гляди ты, сколько выперло ее, этой паскуды!

- невольно подумалось Василю. - И какая - как конопля!.."

Из-за поворота он снова увидел впереди Чернушкову подводу, белый

платочек Ганны, и мысли его вернулись к девушке: "Я этого тебе не забуду!

Посмотришь!"

2

Когда Василь подъехал к лугу, Чернушка уже выводил из оглобель коня.

Хведька, присев на корточки, что-то с любопытством рассматривал в траве, а

Ганна переставляла под телегу бочонок с водой. Василь нарочно отвернулся,

чтобы не смотреть в ее сторону, но все же заметил, что она делала, как

взглянула на него. Взглянула с улыбочкой, и Василю показалось, что с ее

язычка снова сорвется что-то ядовитое, обидное.

- Василь, а может, тут остановимся? - обратилась к нему мать. - Вместе

с ними? Место гляди какое...

Наделы Чернушков и Василевой матери были рядом. Василь в другой раз так

и сделал бы, как говорила мать, - это было удобно и выгодно: спокойнее

было бы и за коня и за телегу, за которыми присматривали бы и Чернушки. Но

сегодня сын заупрямился:

- Место как место...

Он отвел коня шагов на тридцать дальше, к кусту молодого орешника.

Оглянулся, окинул взглядом довольно большое, окруженное со всех сторон

лесом болото. На болоте там и тут кудрявилась лоза, которая кое-где

разрослась целыми островами. Но Василь не придал никакого значения этим

островам, его беспокоило то, что на болоте было еще много воды, иногда

попадались широкие разводья. Вода была и на его наделе. "Черт бы ее

побрал!" - сердился Василь.

Возле леса почти повсюду стояли подводы, хлопотали люди. Немало людей

было и на болоте - уже кое-где косили.

Стреножив Гуза, Василь пустил его пастись и вернулся к телеге вытащил

косу. Он развязал тряпку, которой было обвязано лезвие косы, и, вскинув ее

на плечо, довольный и гордый, важно направился к лугу.

Мать молча, послушно пошла вслед за ним.

- Тут. Наше - отсюда и вон дотуда, где колышек, - сказала она.

Она могла бы и не говорить этого, Василь и сам знал свой надел-видно,

ей было просто неловко стоять без дела.

Василь заметил на ее лице, в складках родных губ, выражение какой-то

жалости и виноватости и строго сказал:

- Знаю.

Воткнув конец косовища в мягкую землю и крепко держа рукой тупой конец