Люди на болоте. Дыхание грозы

сколько сидел бы так, если бы Хведьке не надоело это и малыш не потянул

его за рукав. Чернушка встрепенулся. Когда он снова вошел в хату, Ганна

уже стояла с заплетенными косами, в новой атласной кофточке, в красной с

зелеными клеточками юбке, в красных ботинкахполусапожках.

Чернушка взглянул - Ганна в венке, фата спадает до пола, легкая, будто

невесомая. Над белой атласной кофточкой, в обрамлении фаты так чудесно

выглядит смуглое ее лицо, дужки бровей, влажные, как зрелые вишни утром,

глаза. "И вся она - как вишня! Как цветок вишневый!.." - подумал Чернушка,

чувствуя, что душу сдавила великая тоска.

Венок, фата. Увидев дочь в таком наряде, он, как никогда раньше,

почувствовал беду. Нет, он не только почувствовал, он, казалось, увидел

эту беду - в венке, в фате, грозную, страшную. Им снова овладела слабость,

так, что едва хватило силы, чтобы поднять руку, стереть с глаз что-то

мокрое, туманящее. Он оторвал взгляд от Ганны, стал ходить по хате, лишь

бы двигаться, лишь бы не думать, не глядеть на дочь в венке, в фате...

Все, что он видел, что чувствовал, отзывалось в нем тоскою. Несколько

раз вбегали в хату девушки, объявляли:

"Едут!" Начиналась суета, тревога, и тоска палила сильнее, потом

оказывалось, что тревога напрасная, все притихали, но тоска не пропадала.

Девушки, женщины спокойно говорили, пели, скучали, а его все грызла и

грызла печаль.

Даже то, как спокойно сидела, ждала своего часа дочь, бередило его

душу. Она была такая тихая, какой отец и не помнил никогда ее, слова,

кажется, не промолвила. Вокруг нее перебрасывались шутками, нетерпеливо

прислушивались, только она одна молчала. Озорница такая, непоседа!..

Ничто не изменилось в ней и когда послышалась музыка: сначала только

уханье барабана - бух, бух, бух, потом торжественные, с жалостным

всхлипыванием переливы гармони, пискливый, пронзительный визг дудки.

Музыканты подъезжали - дудка и гармонь слышались все отчетливее.

Одна из подружек Ганны, озорная, вертлявая Маруся, вскочила, со страхом

прислушалась, обвела глазами девчат, крикнула:

- Дружино! Это же - чужие какие-то подъезжают!.. Молодую нашу

Ганнулечку, видно, отобрать хотят?! - Она грозно нахмурилась, кинулась к

двери. - Не отдадим ее!..

- Не отдадим!.. Выручим!.. Прогоним, если что такое!..

Или - пускай по-хорошему! Выкупят пускай!.. - Все, кто был в хате,

кроме Ганны, с веселым шумом, криками высыпали на крыльцо, во двор.

Чернушка взглянул на Ганну: только она не оживилась.

Вздохнул, тихо вышел вслед за всеми...

2

Музыка на улице - перед самой хатой - умолкла, и Ганна услышала говор,

восклицания, какие-то команды. Спор, хохот, борьба... "Не пускают. Выкупа

добиваются..." - мелькнуло у нее в голове.

"Много народу, видно..." - подумала она, как думают о чем-то далеком,

чужом. Весь этот шум, споры, шутки, что доносились с улицы, со двора,

доходили до нее как во сне, будто вовсе и не касались ее.

Она сама была как во сне. Жила памятью о недавнем.

Это началось вчера, когда собрались гости... Пили, ели, гомонили Она

тоже пила Пила не потому, что хотела, а потому, что не пить водку молодой

нельзя. Есть она совсем не могла.

После той, казалось, бесконечной стряпни, от которой и теперь болели

руки и было муторно, на еду и смотреть не хотелось.

- Чего ты, Ганнуля, не ешь ничего? - подходил отец, глядевший на нее

внимательно, грустно. - Съела бы чего-нибудь, а, дочка?

- Поела уже... Не хочется...

- Пирога бы взяла. Или - холодцу?

- Я разве коржик возьму...

- Ешь. Не то скоро опьянеешь...

Она действительно быстро захмелела. В голове шумело, перед глазами все

качалось, плыло - миски, бутылки, мачеха, люди. И оттого крепло странное

чувство, будто весь этот шум, этот пьяный ужин - все это не для нее,

далекое и чужое ей, - чужой праздник, чужая свадьба!..

Когда гости разошлись, у нее, охмелевшей, едва хватило силы, чтобы

раздеться, залезть под одеяло, но сон долго не приходил. Голова кружилась,

все путалось - говор, песни, лица. Качалась, плыла куда-то кровать, было

очень муторно на душе, казалось, это никогда не кончится... Уснуть, уснуть

бы, не чувствовать, не видеть, забыть обо всем!..

И во сне все долго путалось, мешалось, плыло куда-то...

Вдруг она мучительно застонала, проснулась вся мокрая от пота, полная

отвращения и страха. Руки ее, все тело было напряжено, дрожало.

- Что ты? Что с тобой? - тревожно спросила мачеха.

- Н-ничего. Сон п-приснился...

- А... Перекрестись. Спи...

За окном моросил дождь, было черно и тихо, как в могиле. Лежа,

понемногу успокаиваясь, она пыталась вспомнить, что снилось, но не смогла,

припоминались лишь обрывки сна: луг, залитый солнцем, Василь косит. Стог

сена. И внезапно - обруч змеи на ноге...

Дурман от этого сна не проходил все утро. Оставался и теперь. Что он

значит, этот сон? О чем говорит, что предвещает?

Она чувствовала усталость во всем теле, словно после тяжелой работы.

Болела голова и, как недоступного счастья, хотелось тишины, покоя,

одиночества. Но на крыльцо, в хату врывался гомон, входили люди, много

людей. Будто во сне, будто чужого увидела она Евхима, который под визг и