Люди на болоте. Дыхание грозы

- Хочу, дак пашу. - Дятел сказал так спокойно, что Миканору послышалась

в этом издевка.

- "Хочу"! Может, ты еще чего захочешь! - сказал Миканор, как бы

приказывая, угрожая.

От бессилия, оттого, что Дятел не желает считаться с его правом,

разбирало зло. Дятел, как бы показывая, что ему ни к чему этот разговор,

дернул вожжи, решил идти дальше; Миканор сдержал коня. Не выпуская узды,

строго сказал:

- Тебя предупреждали: ета земля - под колхоз!

Дятел неприязненно повел глазами. Миканор как ,бы увидел во взгляде

его: вот принесло черта не вовремя!

- Говорили, - сказал Дятел, не скрывая недовольства, что вот надо

заниматься глупым разговором. Добавил спокойно: - Мало кому что взбредет!

- Тебя предупреждали, не секрет, от имени власти!

Василь снова повел глазами: вот прилип! По-прежнему не

скрывал, что весь этот разговор наводит скуку.

- Ты - еще не вся власть! - В том, как Василь говорил, была

неприступная уверенность, которая просто сби"

вала Миканора. - Не все и тебе можно! Есть еще закон!

- Да вот закон такой: лучшую землю - колхозу!

- Ето твой такой закон, - будто разоблачал, судил Василь. Судил

спокойно, уверенно. - Который ты выдумал, чтоб тебе выгодно было! Чтоб

заставить других в колхоз твой пойти! Думаешь, все тебе позволено!

- Ето разговорчики, не секрет, с кулацким духом! - Миканор высказал

свое мнение со всей серьезностью, которой оно достойно было. - За такие

разговорчики, не секрет, может не поздоровиться!

- Что ты пугаешь! - произнес Василь, еле сдерживаясь, нетерпеливо, с

упорством. - Своего уже не паши! Своим уже не распоряжайся! - В нем все

росло раздражение. - Ты дал мне ее? Ты дал ету землю, что распоряжаешься?

Прирезал полдесятины, дак я могу отдать! Возьми себе ето свое добро, песок

свой. На который навоза не напасешься. - Сдержал себя, как бы жалуясь

кому-то, с издевательским неуважением сказал: - Каждый приходит, каждый

командует, кому охота! Каждый - власть над тобой!

Дав понять, что разговор окончен, вновь, уже решительно, дернул вожжи.

Миканор понял, что дальше спорить нет смысла; злясь на свое бессилие перед

упорством этого упрямого Дятла, пригрозил:

- Я предупреждаю тебя. Чтоб потом не жаловался, что работал даром!

Он отпустил коня, твердым шагом пошел к телеге. Недовольно хлестнул

вожжами. Телега опадала колесами в борозды, качалась, вдавливая стерню, -

он не замечал ничего.

Жгло, щемило: "Каждый командует, кому охота", "Ты - еще не власть",

"Права не имеешь!" Думал мстительно:

"Я покажу тебе, "каждый" я или не "каждый"! Арап какойнибудь или

властью поставленный за село отвечать! Нет у меня права или есть право!..

Держится еще как! Как и в самом деле - закона на него нет! Хуже Глушака

старого! Тот хоть промолчит! А етот - открыто! Не признает нинего!..

Что ж, подожди, увидишь! Покажем, есть на тебя власть или нет!"

Утром, еще сквозь дремоту, услышал: мать сказала отцу - Василь сеять

собирается. Быстро встал, оделся, вышел на крыльцо: на Дятловом дворе -

запряженный конь, на телеге - два мешка. Как раз в это время Дятел вынес

короб - севалку. Спешил.

Сразу заметил Миканора - недовольно отвернулся. Сунул севалку в передок.

Миканор сошел с крыльца, стал у забора.

- Куда ето?

Дятел неприязненно глянул исподлобья, промолчал. Делал вид, что

поправляет мешок.

- Сеять?

Опять промолчал. Нетерпеливо взглянул на хату: ждал кого-то.

- Смотри - предупреждаю: пропадет! - Попробовал подступиться

по-доброму: - Слышь ты, ей-богу. Рассуди головой своей! Брось ето, иди к

нам. Будет тебе земля! Все будет!

- Чего ты пристал! - сказал Дятел. - Дыхнуть не дает!

- Дыши сколько хочешь. Только, не секрет, знай: и мы дышать хочем. Ясно?

- Ето из-за тебя трудно всем!

Дятел бросил недовольный взгляд на хату и решительно направился к ней.

Долго не появлялся. Когда Миканор снова вышел на крыльцо, двор был пуст,

телеги не было.

Вечером Миканор узнал: Дятел посеял. "Ну что ж, пусть не обижается!" -

подумал с угрозой, с желанием отомстить.

7

Вечерами в Миканоровой хате часто рассуждали, как обживаться, где что

строить. Когда речь заходила об этом, было заметно: люди оживали, говорили

горячо, перебивали друг друга. Почти всегда такие рассуждения переходили в

спор.

А говорить и спорить было о чем: каких приспособлений и машин

добиваться, какие и где ставить конюшни, коровник, амбар. Высказывались

также соображения, что надо баню, конечно, и школу, и ясли для детей. И

хоть каждый знал, что все - надо, спорили, что самое важное, с чем

подождать пока, советовали, как это разумно сделать; с чего начинать, куда

податься, чтоб помогли.

Можно было заметить, что спорить об этом люди не привыкли: многие,

особенно женщины, говорили несмело, неловко, как бы просили заранее

извинить. Были такие, что слушали с недоверием, вставляли рассудительные,

не очень добрые реплики: сказать можно все! - но большинство волновалось и

верило, что прикидывают не напрасно. Особенно горячо говорил Миканор: его

просто возмущало, что кто-то может думать, будто все их намерения - пустая

выдумка; он нисколько не сомневался, что все будет сделано. Он так

рисовал, какими будут Курени через пять лет, что не у одного дух