Люди на болоте. Дыхание грозы

А главное, не секрет, - это упорядочить землю скорей!

Чтоб землемера прислали, не затягивая долго! Чтоб с пахотой не

запоздать!.. Упорядочить землю - главное! Самую хорошую землю, ту, что

около цагельни, конечно! Никакую другую! Будет земля хорошая - будет все!

Пусть посмеются тогда всякие Корчи да Игнатихи! Посмотрим, как смеяться

будут!.. И коров породистых добиться надо!.. И строиться, конечно!

Коровник, конюшню, амбар - как положено!.. Но прежде, конечно, с землей

уладить! И конечно, ту, что у ца"

гельни! Земля - главное!"

5

Немало любопытных сходилось на Хведоровом и Хонином дворах и в

последующие дни. Можно было заметить, что более настойчиво собирались те,

чьи коровы да кони стояли в хлевах. Среди собиравшихся особенным

постоянством отличались женщины. Будто помогая кормить, доить, они -

каждая, как могла, - мешали Хведору, дояркам; Хведор нередко ругал женщин,

отгонял, но, упрямые, они шли и шли в хлев. Понемногу привыкали к другим

рукам коровы, и не косились, и молока больше давали, не утаивали, а

женщины все не хотели отвыкать от своих рогатых.

Непривычное постепенно становилось привычным. Управившись с коровами и

лошадьми, доярки и конюхи шли в гумна; Зайчик и Хоня брались за цепы, с

прибаутками и шутками, опережая один другого, били по снопам. Цепы в

колхозных гумнах, как и в гумнах единоличников, стукали с утра до позднего

вечера. Молотили Миканоров отец, Алеша, Хведорова Вольга, сам Миканор,

когда был свободен.

Зайчиха и Алешина сестра веяли. Через день после того, как свели в одно

место скотину, запряг Миканор коней, с отцом покатил в Юровичи. Когда

возвращались, все, кто попадался на дороге, за гумнами, смотрели

удивленно: на телеге, поблескивая окраской, круглясь колесами, стояла

машина. Словно бы отдавая должное уважение ей, Миканор и отец почтительно

шли сбоку; отец осторожно управлял лошадьми, а Миканор поддерживал машину.

Когда сняли веялку, поставили на пригуменье, Миканор сам показал Зайчихе и

Алешиной сестре, как надо обходиться с нею:

показывал с радостью и достоинством, - чуть не пол-Куреней смотрело на

него и на его радость - веялку. С того дня около веялки едва ли не все

время был кто-то из любопытных, и не только дети: многим хотелось взяться

за ручку, покрутить колеса. Миканор и сам нередко подходил к ней, помогал

женщинам веять.

У веялки Миканср особенно жалел, что пока не удалось добиться

молотилки. А как хорошо было бы, чтоб хоть ненадолго прислали трактор

Однако в Миканоровом сожалении была и надежда, - веялка будто подкрепляла

ее: есть веялка, рано или поздно будет и молотилка и, не секрет, -

трактор. Всякая техника будет. Веялка - это начало. Все понимать должны.

Намолоченное и провеянное зерно свозили в Хведоров амбар. Хромой Хведор

взвешгвал все, записывал в книгу, стукая по полу деревянной ногой, помогал

ссыпать в сусеки.

Хведор не только помогал женщинам в сарае, но и был расторопным

кладовщиком. Он и запирал амбар, следил за ним - был, можно сказать, его

сторожем.

Каждое утро, истопив печи, позавтракав, колхозники сходились около

Миканоровой хаты, беседовали, курили.

Здесь узнавали всё: где кому работать, куда кому идти.

В центре группы обычно был Миканор: он приходил почти всегда с готовыми

планами; перед этим, чувствовалось, рассудил, что надо, взвесил про себя.

Было подчас и так, что ему перечили, советовали, особенно Хоня, Хведор

Хромой, Хведорова Вольга, и он, хоть и спорил, нередко прислушивался,

менял свои решения. Правда, делал он это неохотно и с чувством неловкости,

будто это принижало его, обнаруживало его неполноценность. В такие минуты

очень помогал Хоня, умевший вовремя прийти на помощь, превратить

неприятное в веселое, шутливое. Подчас и на безрыбном болоте поймать

что-то можно; так, мол, смотреть всюду не мешает, ко всем прислушиваться!..

Как бы там ни было, Миканор всему был управой, головой, - как потом

поняли, и бригадиром, и счетоводом, и председателем. Что помнил, а что

заносил в тетрадь: и сколько чего намолочено, и кто намолотил, и кто где

работал. Сам лично ставил каждому за день "палочку", по которым, говорил,

будет видно, кто сколько работал.

Благодаря особому значению Миканора и Миканорова хата все больше

становилась как бы центром для тех, кто пошел в колхоз. Сюда собирались на

собрания, посовещаться; нередко и без надобности приходить в Миканорову

хату теперь стало привычкой. Вечерами здесь постоянно светились окна,

слышался гомон, колхозники обсуждали что-то; иной раз, случалось, без

Миканора, - когда Миканору приходилось пропадать вечерами в Олешниках или

в Юровичах.

Раз или два в эти вечера непрошенный заходил в Миканорову хату Глушаков

Степан. Сидел он обычно молча, почти всегда только смотрел да слушал.

Миканору не по душе были эти его посещения, но председатель молчал: в хату

приходило немало и других посторонних, да и секретов особых здесь не было.

Так что прогонять хлопца не было причины.

Однако через несколько дней Степан появился во дворе утром, стукнул

дверями, вошел в хату. Миканор еще не успел глаза протереть после сна,

спросонья сопя, натягивал сухие, запыленные сапоги, взглянул исподлобья,

недовольно.