Люди на болоте. Дыхание грозы

Василь не ответил. С той минуты, как он узнал, что домой уже не

вернуться,.когда развеялись желанные надежды, что все счастливо кончится,

в душе его действительно все будто окаменело В этот трудный в его жизни

момент, когда надо было, казалось, горевать о несчастье, о позоре, которые

вдруг свалились на него, он, как это ни было странно, ни о чем не думал,

ни о чем не жалел, окаменевшую душу его давила тяжкая и жесткая пустота.

Мир был для него теперь полон чужих, равнодушных людей, и жил он среди

них одинокий, такой же равнодушный, как и они, и ему не жаль было никого,

и никто иа них не волновал его. Даже то, что мать где-то там дома,

наверно, в слезах, никак не беспокоило его. Ничто не выводило Василя из

состояния жестокой безучастности.

Мать вбежала запыхавшаяся, перепуганная. Василь узнал ее шаги, когда

она была еще в сенях, но не шевельнулся, сидел хмурый, углубленный в себя

и тогда, когда мать, выпустив из рук мешок и лапти, с жалобными

причитаниями бросилась к нему, жадно, тревожно обняла...

- Василечек, колосочек, сынку мой... Куда же тебя, за что, за какие

грехи, кровиночку мою...

Василь холодно, с прежним безучастным видом отвел руки матери от себя.

- За что его берем, тебе, матка, лучше знать, - строго откликнулся

Шабета. Он деловито спросил: - Все принесли?

- Все, что приказано, - ответил Рудой, который со свиткой на руке

невесело стоял у двери.

- Все, - крикнула и мать, сдерживая слезы.

- Отдайте ему.

Она подняла с пола лапти и мешок. Когда Василь стал накручивать

порыжевшие портянки, заматывать их веревками, мать молча смотрела и только

судорожно всхлипывала, вытирая глаза большими потрескавшимися пальцами.

Когда же сын обулся, начала говорить, что положила ему в торбу: буханку

хлеба, огурцов, - но Василь, не дослушав, подошел к Андрею Рудому, взял

свитку.

- Можно было бы ту, в которой работал, - проговорил Василь, набросив

свитку на плечи. - Не в сваты, чтоб в новой...

Это было все, что он сказал тут.

- Так она же как сито, сыночек. Вся в дырках...

В ожидании команды Василь взглянул на милиционера.

Едва Шабета, перебросив сумку через плечо, приказал двигаться и Василь

спокойно зашагал, мать снова припала к сыну, в скорби, в отчаянии,

запричитала - А мой же ты дубочек, месяц ты мой золотенький!..

А как же ты один будешь!..

"Ну вот, не может без этого!" - недовольно нахмурился Василь. Мать

заметила, словно прочла этот упрек в его глазах, и немного притихла.

- Раньше надо было плакать, - уже во дворе отозвался Шабета. - Когда

растила. Учить надо было, чтоб жил честно...

Не спуская глаз с Василя, он отвязал от штакетника гнедого коня, почти

до седла обрызганного грязью.

- Ну, давай иди! - приказал Шабета.

Василь на миг словно очнулся, взглянул на мать с любовью и сожалением,

- как она тут одна со старым да малым управляться будет! Чувствуя, как от

жалости дрогнуло что-то внутри, сказал ей:

- Мамо, останьтесь тут!

Она, давясь слезами, кивнула.

Идя улицей, Василь видел: люди стояли у ворот, липли к окнам. Снова он

шел равнодушный ко всему, с неподвижным, застывшим лицом, будто не узнавая

никого, ни на кого не глядя. На улице было грязно, ноги глубоко увязали,

надо было держаться ближе к заборам, идти стежкой, но он равнодушно шагал

серединой улицы.

Проходя мимо своего дома, Василь увидел деда Дениса, стоявшего без

свитки и без шапки, Володьку, глядевшего с любопытством, даже весело, - но

не подал виду, что заметил их. Все было словно в тумане, казалось

выдумкою, в которую самому еще не верилось. Все было будто нереальным: и

эта улица, и грязь, и он, арестант, и Шабета, который терпеливо тянется

вслед, ведя на поводу лошадь, и даже дед...

Только одно жило, волновало Василя - Ганна. Как ни был угнетен,

безразличен, казалось, ко всему, еще издали заметил ее. Держась за столбик

открытой калитки, Ганна смотрела на Василя, нетерпеливо ждала. И странное

случилось с Василем, - хотя и сам ждал ее, будто назло себе, стремился в

последний раз, на прощанье, взглянуть на нее, ощутил вдруг горечь,

настороженность, неприязнь. "Стоит! Вышла посмотреть - нашла зрелище!..

Мало того, что другие глазеют!" Вспомнилось ее неприязненное: "Отойди!" -

и брови недобро сдвинулись, глаза оторвались от нее, уставились в холодную

грязь, что ползла под ногами. Так и подходил, не взглянув больше на нее,

полный упрямого мстительного чувства.

- Василь!.. - рванулась Ганна от калитки навстречу.

Он лишь на мгновение остановился, взглянул на нее и тут же спохватился,

тяжело зашагал дальше.

- Василь... не виновата я!..

Василь не оглянулся, не ответил, будто не слышал. Ганна прошла немного

вслед, отстала. Молча, время от времени оскальзываясь, месил он грязь,

бредя за деревню, - туда, где лежала непролазная дорога через болото, где

была неизвестность.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1

Сразу после того, как Василь прошел, Ганна отправилась домой. Ей,

девушке, нехорошо было не то что идти за парнем, но и долго смотреть ему

вслед, - в Куренях считалось это неприличным. Почти половина куреневцев

стояла на улице, следила за Василем и, значит, за Ганнои. И Ганне надо

было особенно держаться неписаного, но обязательного закона.