Люди на болоте. Дыхание грозы

новому колхозному севу. Не тольнЬ пахари с лошадьми - неутомимые тракторы,

попыхивая синим дымком, говорливо, по-молодому резво идут, как новые

труженики, зачинатели новых, знаемых пока только в мечтах времен. За

гумнами, за крайними огородами, при дорогах растут непривычно просторные

дворы с длинными сараями и амбарами. Их собирают из старых амбаров и

гумен, для них привозят из лесу смолистые сосны: хорошо тогда пахнет

свежей смолою по колхозным дворам!

Колхозов пока не много. Десять в районе - как островки среди болота.

Однако беда не только в том, что их мало, - почти в каждом мало народу. И

что еще хуже - мало порядка. Мало колхозных построек: скот в большинстве -

по всему селу, по разным хлевам. Строительство идет слабо.

Техники очень мало. И люди не всегда старательно трудятся. Как бы

оглядываясь назад. Сознательности не хватает. И агитация не всегда

доходит. Неизвестно, как заинтересовать, зажечь их. Многое еще неизвестно;

и чем дальше, чем шире разворачивается колхозное дело, тем больше этих

загадок. Но главное - как добиться, чтобы люди старались, чтоб работали от

всей души; чтоб любили и землю, и коней общих, как любят свое,

единственное!..

Много забот и волнений было у Апейки. Но за всем важным и мелким

неизменно чувствовал он приближение больших перемен. Дыхание этих больших

событий чувствовалось все шире и сильнее по мере того, как уходила осень,

приближалась зима.

4

Другая часть жизни Апейки шла в местечке. Здесь неизменно кончались все

его скитания по району.

Здесь был, на той стороне, что ближе к хвойнику, к Припяти, его дом.

Точнее - половина дома, в которую он вселился по праву председателя

райисполкома. Здесь была жена Вера, были дети: сын его старший, Володя, и

щебетунья Ниночка. Возвращаясь за полночь или под утро, он подходил к

черному окну, у которого, казалось, снаружи чувствовал теплоту их

постелей, теплоту их сна; прислонялся, невольно прислушиваясь к тишине в

доме, тихо, радостно стучался. Он слышал осторожный шорох, что сразу

отзывался на его стук: Вера просыпалась так быстро, словно и не спала;

мгновение видел или угадывал смутное очертание ее лица, приникавшего к

стеклу; нетерпеливо перелезал у -стены через забор, прыгал во двор. Слышал

с крыльца, как она открывает дверь в сени, как впотьмах идет через сени,

звякает задвижкой.

Тепло любимого человека, тепло родного дома - как чувствовал Апейка их

после холода, бесприютности дороги, после чужих деревянных диванов и

лавок, после натиска каждодневных забот. Вера льнула к нему, полная

молчаливой нежности, да и он чувствовал себя так, будто и не было их, тех

восьми лет под одной крышей. В комнате всегда наготове ждала лампа.

Впотьмах Вера шуршала спичками; к тому времени, когда Апейка привычно

нащупывал крючок и вешал пальто, мягкий желтоватый свет уже отодвигал

темноту. Тихая ласковая теплынь струилась в сердце, когда Апейка на

цыпочках ступал в неприкрытую дверь, останавливался у кроватей. Ниночка

лежала на материной; каждый раз, когда он глядел на нее, веки ее начинали

чутко дрожать; нередко она просыпалась, тогда отец шептал что-либо

успокаивающее, и она послушно закрывала глаза. Сын спал на отцовой

кровати, у другой стены, чаще носом в подушку, так что Апейке обычно были

видны только тонкая шея да непослушный вихор на макушке.

В начале осени он приезжал ежедневно и был в большой тревоге: дочь

горела в скарлатине - боялся за нее, боялся за сына, кровать которого

тогда переставили в столовую.

Теперь беда была уже позади: дочка выздоровела и, к счастью, Володьку

болезнь обошла. Тревога оставалась разве только как воспоминание о

недавнем, как не изжитая еще примесь к радости, от которой радость, может,

только чувствовалась острее Отойдя от детей, он садился за стол,

осматривался, будто желая без слов узнать, как тут жили, что делали

Володина сумка с букварем и тетрадкой на диване, подготовленная - под

материнским присмотром - на завтра в школу: сын начал трудовую жизнь, с

осени пошел в школу. Апейка еще не совсем привык к этой перемене, - вместе

с радостью, когда думает о мальчике, появляется часто сожаление: нелегко

малышу!.. Вон там, у порога, коньки - сын катался; отец явственно

представил себе, как он, розовощекий, счастливый, ввалился в комнату...

Коленки, бока в снегу: падал или дурачился... Ниночкины куклы на гнутом

кресле, лоскутки ткани - пеленала, качала куклу перед тем, должно быть,

как сама пошла спать. Платьице ее на спинке кресла:

Вера латала платьице. Новая аккуратная заплатка на Володином пальтишке,

что висит у двери, - на локте...

Они в такие минуты говорили мало. Вера не спрашивала ничего - в эти

поздние встречи больше жила заботами: вымок, видно, - дождь вон какой;

промерз - мороз вон трещит! .. Сними сапоги, надень сухие носки, перемени

белье!..

Носки и чистое белье всегда были наготове; проворно появлялись из

облезлого пузатого комода, послушные ее заботе, ее любви. Проходило

каких-нибудь несколько минут, Апейка был уже в сухом белье, в сухих,

теплых носках, с наслаждением умывался, садился снова за стол, на который

она собирала ужин. Собрав все, она садилась сама, тихая и молчаливая,