Читаем Люди на болоте. Дыхание грозы полностью

мастеров косить, копнить, стога метать, жать, молотить, веять! Печь хлебы,

стряпать кушанья; колоть кабанов, резать телят! Прясть, ткать, отбеливать

холсты! Пилить дрова, плести лапти! Много в чем есть человеку показать

свою сноровку, свой талант!..

Тысячами самых разных, путаных, иной раз, казалось бы, неожиданных

узлов вязала неутомимая жизнь человеческие взаимоотношения. Пестрый,

дерзко красочный шел перед Апейкиными глазами мир; мир не застывших,

простеньких, черно-белых существ, а мир сложных, не подвластных схемам, с

различными, порой противоречивыми чертами, стремлениями, чувствами людей;

живых людей.

Апейка жил в этом мире: среди противоречий, путаницы, загадок. Он не

умел - и не мог - жить среди выдуманных, кому-то удобных существ; ему не

позволяли этого ни его место в жизни, ни характер его: ежедневно,

ежеминутно небезразличным сердцем ощущал он живую беду, живые надежды! Ему

судьбой самой надо было отвечать живым, советовать живым, развязывать

бесчисленные узелочки и узлы.

И надо сказать, он не роптал, он даже доволен был- с таким богатством

интересно жить! Живя с такими, понимаешь, что ты нужен им, нужен делу;

понимаешь, что не даром хлеб трудовой ешь.

3

Наступила пора, всегда особенно волновавшая Апейку, - осень. Он заметил

ее приближение издали, с жатвы, - когда солнце подымалось еще высоко и от

жары в иные дни млели деревья, бабки и недожатые полосы, огороды за

плетнями.

Приближение ее радовало хорошей погодой: поля дружно оголялись,

зеленели только полосы с картошкой. Дороги полнило трудовое оживление: где

бы ни был - скрипели возы, двигались к селу, по загуменным дорогам,

втискивались в распахнутые гуменные ворота. Не только в холодноватых

гумнах, а и на горячих пригуменьях пахло житом, ячменем, овсом; там и тут

ряды снопов опоясывали темные гумна: снопы сушили. Кое-где перестукивались

уже цепы.

Осень досчитывала летние плоды. Что ж, Апейка не имел причин быть

недовольным этими плодами. Оно было не пустое, не лентяйское - можно уже

сказать - минувшее лето.

Как и в прошлые годы трудными, неодолимыми заботами отягощали дороги;

надо было, как и в прошлые годы, пользуясь тем, что болота подсыхают, что

среди лета есть немного свободного времени, подправлять гребли, чинить,

настилать мосты. Дороги были вечной бедой: хоть немало з-а минувшие годы

подправили, хлопот хватило и на это лето; хватит и еще, может быть, не на

один десяток лет. Повозиться пришлось немало, однако старания, что ни

говори, не пропали зря: еще две гребли новые - в самую топкую глухомань.

Подсыпали, подладили несколько старых, перебрали щербатые, проломанные

мосты, построили новые. Можно, не хвалясь и не прибедняясь, сказать:

кое-что сделали. Конечно, до порядка еще далеко, дороги еще во многих

местах режут без ножа, а все ж кое-что сделали. Сделали.

Первого сентября школьный звонок позвал малышей в три новые школы;

Апейка в тот сентябрьский день попал в одну из них, в Мокром: сам видел,

сколько радости-утехи было у родителей и детей. Все село, старые и малые

сошлись как на праздник; занятия долго не могли начать, потому что каждой

матери, каждому отцу хотелось посмотреть, как будут его сын или его дочь

учиться. Потом разошлись, правда, по полосам, по гумнам, но вечером, если

бы не Апейка, споили б на радостях застенчивого учителя, единственного

пока на всю школу. Чувствовался настоящий праздник, и Апейка не удивлялся:

раньше надо было тащиться в школу за целых семь километров, да почти

сплошь лесом, по неисчислимым лужам, что и летом не высыхали, через болото

за Куренями.

И лес там большей частью черный, непролазный, полный всякого зверья и

гадов... В самих Юровичах - здесь были и Апейкин замысел и его руководство

- построили интернат для детей из дальних сел: школ второй ступени в

районе не густо, пока что полная - только одна; так вот и пусть будет

постоянный приют всем, кто желает идти из болот к свету.

Пусть будет теплый угол и крыша до школы и после школы; не всякому отцу

есть на что нанять их в местечке. Апейка радовался, гордился даже, как

особым достижением, что в этом году школы будут не только с топливом:

дровами удалось обеспечить школы неплохо, детям не придется мерзнуть в

холодных классах; в этом году во всех школах будут для детей горячие

завтраки - хлеб и чай с сахаром! Во всех школах теперь есть котлы или

бачки - кипятить чай. Есть хлеб и есть сахар. Это уже нечто от будущего,

это уже, можно сказать, признаки социализма!..

Теперь, когда осень видна не по отдельным приметам, а властвует всюду,

безраздельно, можно уже свалить с души тревогу за урожай. И налило все, и

поспело, и убрали с поля, - за все зерновые можно быть спокойным: и за

жито, и за ячмень, и за овес. То, прошлое лето было неудачное: зерновые

уродили плохо; что вымокло с весны, а что погорело; и людям не хватило, и

перед государством в долгу остались - не выполнили поставок. Была тяжелая

осень: в тревоге за людей, с неприятностями сверху за невыполненнцй план;

и еще более тяжкая зима и весна. Люди в некоторых селах примешивали в муку

желуди, пекли хлеб из желудевого теста; не одной семье, нескольким се,лам

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза