Люди на болоте. Дыхание грозы

по-своему красиво, приятно; это тоже поднимает людей, но поднимает

празднично, не для терпеливой и тяжелой работы. Мало мобилизует людей на

серьезный, упорный труд, необходимый для величайшего наступления. Он

чувствовал, что виноваты в этом больше всего докладчики - Рачицкий и

Голодед. Большинство выступавших были под влиянием того, что и как они

говорили. Стремились думать, как они, и говорить, как они; особенно много

значил здесь пример Голодеда. Другие старались быть на его уровне, шли за

ним так, как идут за руководителем, которому верят во всем и которого

любят. Тем более что дело само захватывало величием, обещанием такого, о

чем недавно можно было только мечтать! Апейка думал: ~как важно было то, о

чем говорил Голодед, как нужны были ему трезвость и деловитость.

Вспомнил: "удесятерить темпы!" - колеса внизу, казалось, выговаривали

тоже: "удесятерить!.. удесятерить!.." -г почувствовал тревожно, что не

знает, как это удастся сделать.

И не представлял, что получится, если удастся сделать, - без агрономов,

техники, необходимых кадров. Тревога была боль-"

шой, знал теперь, что и другие не лучше подготовлены! Подумал, кгк этот

призыв подействует на Башлыкова, на многих районных руководителей, которые

и теперь - чего греха таить! - нередко добиваются процентов угрозами и

принуждением! Заново вспомнил, что говорил Червяков: допустима ли

насильственная коллективизация? - и беспокойство усилилось: как это может

подогреть некоторых!

Темпы!.. Разве он не понимает, что топтаться на месте нельзя! Разве он

не понимает, что обстановка требует: нужны темпы! Но разве ж можно и о том

забывать, какое это непростое, сложное дело - колхозы - и как важно делать

его серьезно, хорошо. Большое, сложное дело искалечить легко и загубить! И

людей разуверить не трудно! Как же не считаться, товарищ Рачицкий, с тем,

есть ли возможность сделать все с таким размахом, с такими темпами,

хорошо, надежно! Не наскоком, а с толком! Это ж, ко всему, не годовая

какая-нибудь кампания!.. Зачем же вы так легко "готовы"

перекрыть темпы, которые утвердил ЦК партии! ..

"Неужели я на самом деле не понимаю чего-то, как мне подсказывает

Башлыков? Неужели во мне все это - на самом деле крестьянская шаткость,

мужицкая жалостливость?

Правый уклон в прикрытой рассуждениями "форме"?..

Уклон не уклон, а пришить... могут!.. Пришить и "сделать выводы"!..

Чего там - могут сделать, делали уже, делают...

Галенчики!" Угрожающим вспомнилось то, что жестко заявил в первый

вечер, казалось, добрый, многоопытный Червяков: жизнь беспощадно отбросит

всех, кто не сможет идти нога в ногу! Будто предупреждение себе услышал

Апейка...

Усилием воли разорвал натиск беспокойных мыслей, начал думать о жене,

детях - как они там? Соскучились, видно, по нему, как и он по дому. Месяц,

кажется, не виделся.

"Домой, домой!" - слышалось, выстукивали под вагонами колеса,

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1

Тот, кто хочет избавиться от беды, хватается за соломинку. В поисках

избавленья Ганна ухватилась за почти незнакомую девушку.

Все-таки была какая-то надежда на нее: может, посоветует, куда пойти, к

кому обратиться. У нее ведь в Юровичах и в Мозыре знакомых, видно, много.

Ганна знала, что она работает учительницей в Глинищах.

Однажды случайно столкнулись лицом к лицу в олешницкой лавке; Параска

даже брови подняла удивленно и обрадованно; узнала Ганну с первого

взгляда. Но Ганна тогда отвела глаза в сторону, не подала и вида, что

помнит, нарочно спряталась в толпе.

Почему так поступила тогда, не сказала бы и после. Может, потому, что

все очень уж неожиданно получилось; может, потому, что сказать ничего

хорошего не могла - но, как бы там ни было, Ганна теперь от души пожалела

о своей неприветливости. Мысли ее все время обращались к Параске.

Еще тогда узнала Ганна от Миканора, что Параска учительствует в

Глинищах. Теперь услышала от него же, что часто она бывает и в Олешниках,

на собраниях, в школе.

Тут Ганна и подкараулила ее, когда та вышла на улицу.

Ганне, правда, не очень повезло: с Параской шел старый человек в

свитке, с книгами и тетрадями, но она подошла запросто к девушке,

лоздоровалась.

- Не узнаешь, может? - сказала нарочито весело, поприятельски.

- Узнала... - просто, располагающе ответила Параска.

- Давно было...

- Давно...

Пошли, помолчали. Ганна напомнила:

- Собирались в Курени к нам учительствовать!

- Собиралась! Да не пришлось. Назначили в Березовку, А теперь вот - в

Глинищи...

Только прошли улицу, вышли в поле, как догнал Миканор. Гаина надеялась,

что он свернет или отстанет, но он шел и шел, будто охрана. Ганна

посматривала на него с неприязнью - надо ж, принесло не вовремя.

И без того неловкий, он теперь - рядом с Параской - казался Ганне еще

более неуклюжим, громоздким.

"Как медведь. А кавалером быть хочет..." - подумала Ганна.

Догадывалась, что неспроста Миканор тащится рядом.

То говорили о чем придется, то молчали. День был пасмурный, за

желтоватой куделью туч обозначался немощный кружочек солнца, которое никак

не могло пробиться, залить дорогу, поле светом. Так же пасмурно,

неопределенно было и у Ганны на душе...