Люди на болоте. Дыхание грозы

косы, Василь стал точить ее. Отмахнувшись от комаров, он косо взглянул на

Чернушков, увидел, - что Тимох еще копается возле воза, и, довольный,

подумал, что начинает раньше него.

Расставив по-мужски ноги, крепко упираясь ими в землю, он размашисто

провел косой, и трава зашуршала, noj слушно легла слева аккуратной кучкой.

Он провел второй раз, третий, и сбоку от него протянулся влажный зеленый

ряд Вот ноги его ступили на прокос, под ним был уже клочок чистого,

скошенного луга. Кто это говорил, что он еще зелен косить и что ему прежде

надо каши много съесть? Каши может кому и нужно, только не ему, не Василю.

Правду говорят, что косить - дело не простое, мужское дело, тут нужны и

сила, и сноровка, - в общем, уметь надо. Но у Василя все это есть.

Смотрите, как ладно вжикает у него коса, как ложится, удлиняется ряд!

Вжик, вжик! - согласно вторила в лад Василевым мыслям коса.

Он чувствовал, что сзади стоит мать, смотрит вслед ему, ласковая и

гордая, и отшго в руках и ногах силы будто прибавлялось. За спиной он

чувствовал и еще одно существо, совсем иное, чем мать, задиристое,

насмешливое, которое, может быть, также следит за ним настороженным

взглядом.

Что же, пусть следит, его это не беспокоит!

Василь заметил, что дядька Тимох тоже начал медленно, мерно махать

косой. Он идет по прокосу тихо, чуть горбясь.

Василь тоже немного сгорбился - так ходят с косой все взрослые люди.

Увидев, как дядька косит, вспомнил, что главное при косьбе - не спешить,

не переутомляться, чтобы преждевременно не выдохнуться.

Задумался, не остерегся, и коса со всего размаху врезалась во что-то

твердое. Кочка, чтоб она провалилась! Василь быстро вытащил косу и

исподлобья взглянул на Черчушков - не заметили бы.

- Что там, Вась? - отозвалась мать.

- Ничего.

Он сказал резко и недовольно, сорвал на ней злость.

Пусть не обижается, нечего стоять и смотреть, когда человек занят.

Мать будто угадала его мысли:

- Я пойду к коню... Помогай тебе бог!

Она перекрестила его, благословила и, вздохнув, ушла к телеге. Василь,

не нагибаясь, чтобы не показать, будто случилось что-нибудь, осмотрел косу

и успокоился - коса была цела. Он снова провел по траве, коса шла легко,

как и прежде. Косил он теперь осторожнее, следил за кочками, которые

начали попадаться все чаще и чаще.

Трава была тут небогатая, большей частью осока. "Эх, наделили

деляночкой, растуды их... - подумал он и вспомнил, как обижалась мать,

вернувшись домой после раздела. - Известно, одна, без мужа. Некому

постоять... Ничего, это последний раз. Теперь я возьмусь, пусть попробуют

сделать еще так!.. Правда, у Чернушков тоже надел не лучше.

Что же, он сам виноват! Тихий больно, Ему хоть палец в рот положи!..

Пусть сам и убивается, если такой породы!.." А Василь не даст, чтобы клали

палец в рот! Не уступит.

Ногам стало мокро. Сначала вода только проступала там, где лапти

вминали щетинистый прокос, потом начала хлюпать. Вскоре Василь уже вошел в

воду, которая обступила, будто обволокла ноги. Портянки сразу промокли,

штанины тоже стали мокрыми, ноги сделались тяжелее, будто набрякли водой.

Намокшая одежда первое время, пока не привык немного, неприятно липла к

ногам. Но Василь почти не обращал на это внимания, - ходить по болоту

доводилось немало, и в лаптях и без лаптей, и все эти мелкие неприятности

казались обычными. Хуже было то, что скошенный ряд теперь ложился в воду.

Придется сгребать в воде, выносить на сухое и складывать там, чтобы

просохло. Столько лишних забот.

Одно хорошо - вода теплая. Не студит ног, не гонит дрожь по телу, как

иногда осенью или зимой, когда от холодных мокрых портянок прямо дух

захватывает. Теплая вода, и слава богу. Иди, хлюпай лаптями, мерно маши

косой, справа налево. Правда, немного труднее стало идти, косу надо все

время держать на весу, много воды. Косить тут не то что на сухом месте.

Спроси любого куреневца, и он тебе скажет, что Мокуть - чертово место,

гиблое для косаря.

"А почему этот луг так зовут? Мокуть... - подумалось Василю. - Разве

только потому, что недалеко село с таким названием? Видно, если бы тут

было сухо, то на село не посмотрели бы - назвали бы луг иначе. А так вот -

"мокуть" и "мокуть", мокрое, гиблое место...".

Иногда коса загребала воду, разбрасывала брызги, - они разлетались,

весело поблескивая на солнце. В воде коса вжикала иначе - гуще, протяжнее.

Все сильнее пригревало. Пот смачивал жесткие двухцветные волосы, лоб,

обожженный солнцем, застилал глаза, стекал на нежную, почти еще детскую

грудь, под ветерком прилипала к спине до нитки взмокшая рубашка.

Коса становилась все тяжелее. Руки наливались усталостью, болели в

локтях и плечах, слабели, млели ноги. Усталость сковывала все тело.

Хотелось сесть. Желание это не только не ослабевало, но все время

усиливалось. Сесть бы хоть на кочку, хоть в воду, отдохнуть немного, а там

можно снова встать и пойти.

Но Василь не сел. Он крепился. Это было не в новинку - терпеть,

преодолевать усталость, отгонять искушение погулять, полениться. С первых

дней детства чувствовал он, что жизнь - не веселый, беззаботный праздник,