Люди на болоте. Дыхание грозы

бросилось в глаза, что Прокоп сердито взглянул на своего помощника -

Дятлик будто не видел того, что делал. Тут Миканор и понял, - хоть Василь

и суетился возле старика, но не столько помогал ему, сколько мешал. Куда

больше, чем за Прокопом, глаза Василя следили за Ганнои Чернушковои.

Иной раз, кажется, только ее одну и видел.

Хитрил, таился и тут: смотрел исподлобья, воровато, будто боялся, что

кто-то позарится, обворует его. Непросто было скрывать это: он весь горел

то неудержимым любопытством, то нетерпеливым ожиданием. Ждал не напрасно,

нередко она встречалась с ним глазами, веселыми, приветливыми, - и тогда

лицо Василя сияло счастьем. Только миг можно было видеть это счастье, он

тут же опять опасливо опускал голову...

Миканор видел, как насторожился, помрачнел Василь, когда к Ганне,

форсисто поводя плечами, с папироской в зубах, подошел Евхим Глушак, стал

насмешливо говорить чтото, помог нести ольху. Ганна хотела было отнять ее,

но он не отдал с игривой улыбочкой шел рядом, пока ольху не донесли до

Прокопа, до Василя, который и глаз не поднял на них Со смехом пошел Евхим

с Ганнои назад, а Василь, растерянный, волковатый, стал помогать Прокопу

так неудачно, что старика прорвало:

- Ослеп ты, что ли?

Василь ни слова не ответил, не заспешил, только еще больше затаился.

"Ревнивый! Ну и ревнивый!" - подумал Миканор. Он внимательно взглянул на

Ганну, словно хотел угадать, почему к ней так льнут: и Евхим цепляется, и

Василь сохнет по ней. Зайчик и тот не пройдет мимо, чтоб не пошутить.

Хадоська почему-то надулась. Столько беспокойства доставляет одна Чернушка!

"Перевести надо, куда-нибудь подальше. К Сороке, копать землю, что

ли..." - подумал Миканор.

Он больше не забивал себе голову этим. Жил другим - великой, широкой

радостью. Работа все больше спориласьуже чуть не все Курени хлопотали на

гребле и возле нее.

Вскидывались и вскидывались лопаты, чавкала и чавкала жидкая грязь; с

шорохом заметая торф, тянулись за людьми деревья и хворост, поскрипывали

подводы со свежей землей, отрадно желтели все новые холмики, которые

вскоре исчезали, превращались в ровную чистую полосу, которая все

удлинялась и удлинялась.

Тут под ногами была уже не податливая топь, клятаяпереклятая, а

твердый, надежный грунт, под которым чувствовалась приятная прочность

бревен. Перемешанная с песком земля желтела весело, празднично...

Молодые и пожилые, мужчины и женщины, белые и крашеные холщовые

сорочки, кофты, ситцевые платки - когда это было, чтобы столько людей в

Куренях сошлись вместе ради одного, общего дела? Миканор видел - на другой

стороне такие же фигуры, такие же рубашки и платки.

Вот если б собрать всех - и на болото. Да если бы не только из Куреней

и Олешников, если бы еще из Глинищ, из Мокути, из Хвойного. Вот бы лугов

наделали, вот бы земли прибавилось - сразу бы легче стало дышать. Только

ведь темнота какая: ты их, как говорится, лицом в молоко тычь, все равно

не верят. Будто не хотят понимать добра своего...

Солнце пригревало все сильнее, было душно, парило. Лица обливались

потом, рубашки не высыхали. Всех мучила жажда. Миканору пришлось послать

подводу - привезти бочку воды. Еще до того, как подвода вернулась, лесник

Митя вылез из канавы и не попросил, а потребовал:

- Надо передохнуть!

Несколько голосов дружно поддержали его. За Митей начали выбираться из

канав, вытирать руки, лица другие, и Миканор дал команду сделать перерыв.

Все сходились на гребле: большинство - мокрые выше пояса, с

забрызганными грязью рубашками, с лицами грязными, черно-рыжими, - кто

стоял, курил, кто садился на мягкую, еще не разбросанную горку песка, кто

распластывался прямо на земле. Переговаривались, шутили. Зайчик будто

нечаянно прильнул к Ганне, ущипнул ее за бок. Девушка сердито толкнула

Зайчика, но старого шутника это только развеселило.

- Вы бы, дядько, эти штучки с какой-нибудь ровесницей своей: с теткой

Сорокой, что ли!

- Охота мне - с Сорокой! С этим старым деркачом!

- Так и вы же, кажется, не молодой кавалер!

- Молодой или не молодой, а на молодое - тянет!

- Вас уже на печь тянуть должно!

- Тянет и на печь! И к девкам! Страх! - Подзадоренный общим вниманием и

смешками, Зайчик снова хотел ущипнуть Ганну, но она пригрозила:

- Дядько! Толкну - так в болото полетите!

- Эге? - Зайчик ухмыльнулся, но все же отступил. - Злая, лихо на нее!

Толкнет - и правда в болоте искупаешься!

Чуть только он, кривляясь, отошел от Ганны, как к ней подошли Евхим и

Ларивон. Но тут же, настороженный и строгий, подступил и Василь.

- От кумедия! - покачал головой Андрей Рудой. - Как коршуны, та-скать,

вдвоем возле одной!

- Кто - вдвоем? - не понял Миканор.

- Дятлик и Глушак этот! Вдвоем, как коршуны, следовательно. Возле одной.

- Зря он крутится, Глушак... Не выйдет у него ничего!

- Это еще, та-скать, вилами на воде писано!..

Миканор только мельком взглянул на Василя и Ганну, ему не показалось

это таким интересным, как Рудому. Миканор внимательно наблюдал за

Прокопом, - уткнув бороду в широкую распахнутую грудь, тот медленно

двигался вдоль канавы, хмуро оглядывал ее, что-то думал. Странный,