Люди - народ интересный

На другой день папа мне сообщил, что виделся с Анатолием Лукичом Тупицыным и условился, что тот будет давать мне уроки. Но не успел я встретиться с будущим учителем, буквально через два-три дня после появления в нашем доме скрипки. К нам с криком ворвался восточного вида незнакомец, как потом выяснилось, бывший квартирант Клавдии Ивановны Зыриной, по профессии не то санитарный врач, не то ветеринар. Он в два прыжка оказался подле комода, сорвал со стены скрипку и, крича, что это его, его, его инструмент, в том же стремительном темпе («аллегро удирато», по выражению нашей тетушки)ринулся к двери. Напрасно мама пыталась его остановить, предлагала завернуть инструмент хотя бы в газету, продолжая выкрикивать угрозы и крепко держа в руке скрипку и смычок, уже мчался по улице.

Каково было папино огорчение, когда, вернувшись со службы,он не увидел на стене скрипки… Вообще, случай странный. Может, Клавдия Ивановна просто забыла, чья это у неё скрипка? Вместе с тем трудно представить, что, съезжая с квартиры, санитарный врач( или ветеринар) ни с того, ни с сего оставил бы там свою скрипку. Зачем? Почему? И как сразу узнал, что скрипка у нас? Ничего не понятно. К Клавдии Ивановне мы решили пока не ходить, не смущать её выяснением щекотливого дела, а Виктор Иванович Зырин в следующий приезд басовито похохотал: мол, товарищ врач отлично знал, что инструмент ничей, и блестяще провел операцию похищения. К сожалению, процесс оказался необратимым, и мы с папой лишились своей первой скрипки. ( Между прочим, никто из нас не видал больше этого энергичного незнакомца. Возник, как злой дух и как злой дух, исчез).

Однако, вскоре инструмент опять появился в доме. Нет, это была уже другая скрипка, мы купили её у музыкальных дел мастера, по случайному совпадению, проживавшего рядом с Зыриной, на улице Кара Маркса, в одноэтажной ветхой хибаре. Посещая его крошечную мастерскую, пахнувшую столярным клеем, и деревом, увешанную и заставленную различными музыкальными инструментами, вплоть до притулившейся в углу фисгармонии. Я всякий раз боялся на улице встретить Клавдию Ивановну: после недоразумения со скрипкой остался неприятный осадок. Мастер же оказался славным, добрым стариком, правда, слишком словоохотливым. Три вечера он неторопливо рассказывал мне об особенностях и различиях в строении и качестве старинных скрипок Страдивариуса и Амати и других. Это было очень интересно. Интересно двойне: каждый вечер я приходил к нему с надеждой получить сегодня скрипку и уходи с такой же надеждой получить её завтра- мастер ещё не успел досказать историю создания скрипок. Клянусь, что я был терпеливым слушателем. Но отдаление цели начинало меня тревожить. Впрочем, мы расстались друзьями и я с торжеством наконец унес скрипку домой. Торжество тем большее, что скрипка на этот раз помещалась в футляре, пусть картонном и стареньком и который потом пришлось чинить, оклеивать снаружи чёрной, внутри- цветной бумагой, но, держа футляр за тоненькую медную ручку или под мышкой, я уже походил на настоящего скрипача.

Если бы я заранее знал, сколько меня ждало огорчений и разочарований! Увы. Пугающе скоро выяснилось, что музыкальные упражнения красивы только в стихах Алексея Константиновича Толстого:

Он водил по струнам. Упадали

Волоса на безумные очи,

Звуки скрипки так дивно звучали,

Разливаясь в безмолвии ночи.

Разливаясь… Дивно… Ну ничего, абсолютно ничего общего! Разве что безумные глаза- у меня и у моих домашних… Удивляюсь папиной выдержке, когда он впервые услышал, как его сын водит смычком по струнам. И вряд ли я был таким уж исключением, музыкальным уродом, показательной бездарью: начальные уроки игры на скрипке, как я потом узнал, всегда трудны и неблагозвучны, но нам от этого было не легче…