Люди - народ интересный

О занятиях музыкой я рассказывал в таком легком, даже насмешливом тоне, что можно подумать, что,распрощавшись со скрипкой, я испытал радость. Это не так. Уверять сейчас себя и других, что я пережил тяжелую драму – тоже не стану- наступило время других занятий и увлечений- техникой, литературой, но должен сказать, что разрыв был чувствительным. Дело в том, что я успел привыкнуть не столько к скрипке, сколько через неё к музыке, полюбил музыку, заинтересовался жизнью её творцов, хотел как можно больше узнать и услышать старой и новой музыки. Когда же я перестал играть сам, я почему-то решил вычеркнуть музыку из круга родных мне интересов и чувств. Обидно вдруг сделалось быть только слушателем, по-нынешнему, говоря, потребителем, - тогда- к черту все! Я почти перестал посещать концерты( а уж где-где как не в Ленинграде!), на оперы ходил скорее как на зрелища и больше из любопытства, чаще выбирая те, что с левым уклоном( поскольку я был леваком и в литературе),- «Любовь к трем апельсинам « Прокофьева «Прыжок через тень» и «Джонни» Кшенека, «Нос» Шостаковича, словом, на несколько лет музыка если не перестала для меня существовать (невозможно было отбросить сильнейшие впечатления от «Пиковой дамы» или не запомнить и не твердить про себя марш из «Трех апельсинов»!), то всё же оказалась на втором плане, по крайней мере, музыка симфоническая. Глупое ограничение? Очень глупое. Потом я мог об этом только жалеть. Жалею и сейчас. Сколько я пропустил замечательных, даже великих концертов! Это продолжалось пять лет- с 1925 по 1930 год. Что произошло в 1930 году?

14 апреля не стало Маяковского. Через несколько дней, через неделю, через две- точно уж не помню, в Большом зале Ленинградской Филармонии состоялся вечер памяти Владимира Маяковского. Он начался с исполнения 6-й симфонии Чайковского- Патетической.Надо сказать, что смерть Маяковского произвела на меня ( как и на многих других, не говоря уж о близких его друзьях) тягчайшее впечатление. Я страстно любил его ранние стихи и поэмы, всегда слушал его новые вещи, когда он выступал в Капелле. А тут, перед самой смертью, Маяковский приезжал в Ленинград, и однажды я видел его очень близко, в редакции журнал «Звезда».

Быть может, заранее подготовленный всем этим к соответствующему восприятию Патетической симфонии, я сидел, вцепившись в локотники кресла, едва удерживая дрожь (какой уж тут концертный ознобец, о котором писал Мандельштам в «Египетской марке»,- меня бил настоящий крупный озноб!) Мне казалось, что это я умер и это меня в адском марше топчет неотвратимый рок! Я много раз потом слышал 6-ю симфонию, слышал в исполнении великих оркестров со знаменитыми дирижерами- Гансом Клемперером, Гансом Кнапперстбушем, Натаном Рахлиным, Евгением Мравинским, Фрицем Штидри,- но никогда я не переживал такого волнения, как в тот, первый раз, когда дирижировал Александр Гаук, и за это я ему навек благодарен.

Впрочем, еще одно исполнение Патетической взволновало меня не меньше. В тридцатых годах в Ленинград приезжал замечательный чешский дирижёр Вацлав Талих. На одном из его концертов произошел неприятный случай. Перед началом 6-й симфонии, перед её первыми тактами, когда дирижер уже поднял палочку, где-то позади, наверху, послышался вой. Все обернулись и увидали на хорах бившегося головой о барьер, извивающегося в судорогах припадочного. Я быстро взглянул на Талиха. Его бледное, доброе лицо было спокойно, он опустил палочку и ждал, когда кончится припадок. Эпилептика увели, Талих обернулся к оркестру и поднял палочку; симфония началась. В этот момент я почувствовал острую жалость: ведь тот, кого увели, не услышит первых гениальных тактов, тех самых, которых он напряженно ждал- и не дождался. А пожалев его- я пожалел и весь глухой мир: насколько же мы, сидящие в этом зале, слушающие эту райскую, адскую музыку, счастливее тех, кто её не слышал, не слышит и даже не знает потребности в этом наслаждении! Нет, это было не высокомерие, не снобизм – это было просто сознание своего счастья и боль за тех, кто его не знает.

Этим ощущением счастья и боли я жил с тех пор в мире звуков и не считал себя потребителем, хотя сам уже не играл на скрипке.

Книги.