Люди - народ интересный

Уже после мне папа сказал, что к нему обращались из местного кинотеатра- не соглашусь ли я играть в их оркестре.Боже, как бы я смог это делать при полном отсутствии практики и с избытком застенчивости? Впрочем, партии второй скрипки я бы смог, понаторев, исполнять, но папа все равно не позволил бы. И правильно поступил: смотря снизу вверх на мелькавший перед самым носом экран, я бы в два счета испортил себе глаза, не говоря о том, что потеряны были бы все вечера.

Кто же такой был Тупицын? Мало сказать,что Анатолия Лукича все знали и уважали: когда этот лысый, полнеющий, коротковатый человек шествовал с портфелем в руке через город, большинство горожан с ним почтительно здоровались -у него были сотни учеников, и не только в Котельниче, но и в районе, и даже в области. Я, разумеется, имею в виду окончивших его счетоводные курсы, - играть на скрипке учился у него я один, если не считать его старшего сына, студента который, собственно, и дал мне несколько первых уроков, приехав к отцу на каникулы,- высокий, красивый молодой человек.

Семья Тупицыных вся была музыкальна: дочь Людмила играла н виолончели, училась в Петроградской консерватории, у профессора Мальмгрена, на юбилее которого в 1925 году играло 40 виолончелей; виолончелистом был и родной брат Анатолия Лукича, Александр, так что они вчетвером: отец, сын, дочь и брат- играли Гайдна, Бетховена, когда все съезжались в Котельниче.

Хорошо ли играл сам Анатолий Лукич? Сейчас мне трудно судить, был у него талант или только любовь к музыке и беспримерное трудолюбие. Еще задолго до наших уроков с ним произошла беда: упорными упражнениями он намозолил один из пальцев левой уки, под мозолью образовался глубокий нарыв, который пришлось разрезать; после неудачной операции образовался шрам, который мешал игре. Теперь, когда существуют антибиотики, такой операции, вероятно, удалось бы избежать,а может, она была сделана не очень искусно. Во всяком случае, я отчетливо представлял, как это случилось, и всегда мог сказать себе и папе( не мог сказать только самому Тупицыну): вот что бывает от чрезмерных упражнений!.. Тем не менее, Анатолий Лукич игра с большой горячностью(когда выходил за рамки урока), волнуясь, громко дышал и даже сопел, беря особенно эмоциональную ноту. Зато в следующую минуту становился ее строже и сдержаннее, словно бухгалтерская его натура брала верх, Сальери побеждал Моцарта…

Платил я за уроки «натурой»: Шура Тупицын, ученик средней школы, класса на два младше меня, отставал по математике, и Анатолий Лукич предложил мне заниматься с ним в обмен на уроки музыки. Так и сделали, До самого моего отъезда в Ленинград я занимался с Шурой и с еще одним мальчиком. Шура был флегматичен и ленив до того, что меня от уроков с ним корчило- большого труда стоило усидеть рядом с ним за столом, раз по десять втолковывая правило или теорему… И все же перед отъездом я получил письменное свидетельство Шуриной школьной учительницы по математике о том, что Александр Тупицын стал больше знать и лучше учиться- достижение выдающееся! Поблагодарил меня и Анатолий Лукич, что для меня было гораздо дороже, тем более, что в следующие годы мы с ним встречались редко…

В 1925 год, в конце мая, я уехал в Ленинград, поступил сначала в на Волховстрой, потом- в институт; от физического труда и от длительного перерыва в скрипичной игре пальцы огрубели, растренировались; к тому же я стеснялся играть среди новых для меня людей,в коммунальной квартире, так получилась, что взятая с собой в Ленинград скрипка в своём старом, потертом картонном футляре была заброшена на самый верх книжных полок. Надолго? Да навсегда.