Люди ПЕРЕХОДного периода

Всё это я краем слуха подобрала, уже находясь внутри Овала и ожидая своего часа на связь и канал. Оболочки заметно меняли состав: это означало, что какие-то убывали на связь, удачную или нет, никто ничего ни про кого достоверно не знал; другие же текущим порядком заполняли помещение, подменяя собой убывших. Соответственно, менялись и сами разговоры. Через какие двери или проёмы убывали те, кто прошёл попытку, с этой стороны арки тоже не было известно никому — непосредственный выход из Овала просто-напросто отсутствовал, никакой живой цепочки из оболочек с задней стороны холма не обнаруживалось. Судя по всему, по завершении попытки кандидата на связь сразу же вбрасывали в его отделённую от этого места туманность, чтобы лишний раз не дать ему возможности насладить себя красотой непривычного пейзажа и расслабить себе оболочку до непозволительных величин. Впрочем, мне это ещё только предстояло испытать.

Именно в тот момент, когда я, уже чуть пообвыкнув, с интересом вглядывалась в лица окружавших меня параллельных и, максимально напрягши слух, пыталась выловить любое полезное слово, всё разом завершилось. Стало темно и абсолютно бесшумно. Было ощущение, что тебя с маху окунули в чёрный вакуум и не ознакомили с его границами. Под сандалиями было нечто твёрдо-мягкое, больше я ничего не ощущала. Кроме разве что… Внезапно я услышала голоса, их было два. И один из них принадлежал моему мужу, Герману Веневцеву. Я машинально задрала край рукава оболочки, чтобы засечь время, глянув на часы. И тут же чертыхнулась, придя в себя. Что-то мешало сосредоточиться, нечто билось и колошматилось изнутри, но это было не сердце, которого просто не могло быть ни по какому. Это же, бьющееся во мне и мечущееся, не могло быть и душой, поскольку душа была сама я, целиком. Наверное, это пульсировала во мне надежда, которую некто Главный и Большой очень ждал от меня, но, должна признаться, подобное умозаключение посетило меня гораздо поздней. Сейчас же, замерев, в полной темноте и невесомости, словно в обесцвеченном мультфильме родом из далёкого сказочного детства, я впитывала в себя звуки родного голоса, принадлежавшего самому близкому мне человеку на земле. На той, не на этой. Я слушала и дрожала всей своей оболочкой.

— Ле-ен! — крикнул Герка. — Не забудь ещё пять кило бараньих рёбрышек заказать, и творог рыночный кончился, останемся без чизкейка на завтра. И смотри, чтоб баранина не калмыцкой была, они её морозят, мне сказали, а потом за охлаждёнку выдают. Да, и рыба на подходе, сибас и форель! Осетрина есть пока, не надо!

— О Боже, Боже, Боже!!!

И Ленка отозвалась — я то есть, — скорей всего, она находилась где-то в районе лестницы в наш полуподвал, я слышала сама же себя, свой собственный голос, правда, с растворённой в нём, чуть более жёсткой, нежели обычно, и непривычной моему уху новой ноткой:

— О’кей, Гер, поняла. Буду к шести, если что, и не забудь, у нас сегодня стол на двадцать рыл, в восемь, средний класс, так что особенно не упирайся, всё равно не оценят!

Всё это время я слышала глухой равномерный гул, и тут же догадалась, что именно так гудит наш вытяжной шкаф на крайних оборотах работы вентилятора. И это было уже неплохо — понятно, по какой причине. Герка же, мой Герка, отреагировал так, как от него единственно и можно было ждать:

— Ленуська, прекрати, пожалуйста, нести херню, ты же знаешь, я этих шуток твоих не признаю!

— Шучу, родной! — крикнула я и пропала.

И только тут меня торкнуло, что я, чёрт бы меня побрал, в каком бы обиталище ни обреталась, не использовала свой возможный шанс быть мною же услышанной. Но всё же заорала во всю силу горловой оболочки:

— Ле-е-ен! Ле-е-енка!! Это я!!! Вернись! Встань ближе к вытяжке-е!! К Герке, к Герке подойди-и!! Ты слышишь меня, Ле-е-енка-а-а!!! Я зде-е-есь! Я ту-у-ут!!!