Люди ПЕРЕХОДного периода

— Мимо всего. Зависнешь посерёдке, и ни туда ни сюда, я ж говорю, у них с этим строго, промашку не прощают, выведут с орбиты и головой в песок. А ты будешь торчать в нём вечность и думать, что тебя на Вход готовят. И не у кого справиться.

— Ладно, — согласился я, слегка озадаченный такой безрадостной перспективой, — буду помышлять исключительно о хорошем. — О вас, и больше ни о ком.

— Вот и ладненько, тогда двинули, что ли? — оба поднялись и, недолго думая, направились прямиком в близлежащую сторону. Меня это почти не удивило: о том, как перемещаются в этой местности предметы и оболочки, я имел уже довольно чёткое представление. И если не грузить себя, откуда растут ноги у того, кто установил и продолжает контролировать эти необъяснимые правила, то жить будет проще. Я имею в виду, обитать. Всё зависит от конечных целей, от того, чем готов поступиться каждый отдельный параллельный и во имя чего.

Я пристроился последним в оболочковой цепочке, образованной из нас троих, и последовал за братанами. Первым прилежащая к домашней туманности мгла скрыла брата Петра. Сразу вслед за ним исчез из моей видимости и Павел. Через миг-другой чернота поглотила и меня. Не скрою, всякий раз мне от этого становилось крайне некомфортно, но я помнил и не забывал, к чему приводят тут шаг влево или шаг вправо, и потому неотрывно, так и сяк, вертел в голове образы моих наставников, представляя их в разных вариациях мысли, чтобы ненароком не потерять след и не очутиться сами знаете где. Одновременно не давала покоя мысль о Герке, о себе, но уже о том, нижнем, оставленном пропадать без моей важной в нём части. Я только-только начинал это понимать, всю эту значимость, но всячески гнал от себя эти думы, чтобы не рассредоточиться на маршруте, оканчивающимся зловредной, но неодолимой Магдой.

И был путь, и был мрак, и был выход на лицевой свет. Но светило слабо, потому что Магда эта, когда мы вышли на её туманность, стояла к нам спиной своей оболочки, к тому же с выключенной подсветкой.

— Здравствуйте, — произнёс я на всякий случай, блюдя субординацию, о которой был заранее извещён. И заметил, как спина эта дрогнула.

— Исчезните оба, пожалуйста. Надо будет, найду вас, — обратилась она к своим подшефным, и те, недолго думая, сгинули в туманной тьме один за другим. Магда развернулась и сказала:

— Только держи себя в руках и ничему не удивляйся. Гера, это я. — И включила глазной свет. И я увидел… я увидел то, чего никак не ожидал узреть даже в этой нереально дикой обстановке надземного безумия. Передо мной, лысая, в холщовой хламиде, стояла моя жена, собственной оболочковой персоной. Это была Ленка, моя Ленуська, моя любимая ненаглядная девочка.

— Как… — только и смог пробормотать я, медленно заваливаясь оболочкой на песчаный наст, — как…

Она приблизилась, присела рядом и положила мне на лоб свою ладонь. Кисть её не имела температуры, как и всё тут не имело ничего, но мне показалось, я ощутил лбом горячее, что было просто невозможно. Всё, что происходило сейчас, как было и до того, и как будет после, так же было невозможно, но оно было и никуда не девалось, и я уже не мог просто взять это и отбросить, как приснившийся мусор.

— Магда… почему Магда… какая Магда… — прошептал я, — откуда?..

— Вообще-то Магдалена, но это долгая история, Гер, потом как-нибудь. Я всё ещё не могу поверить, что и ты здесь, тоже…

Я резко развернулся к ней, и мы притянулись друг к другу оболочками…

Потом молчали…

Не помню, как долго это продолжалось…

Потом говорили…

И тоже не отложилось в памяти моей, о чём и как долго…

Ни свет, ни тьма, ни граница условного времени, бездействующего в этой затуманенной пустыне, не придвинулись и не отодвинулись от нас ни на шаг, пока мы впитывались друг в друга, захлёбываясь в наших бесконечных разговорах…

И не было больше ничего и никого вокруг нас…

— Но как же ты не понял, что я стала другой? — спросила она, после того как мы, выбрав основную порцию оболочковых эмоций, вернулись в более-менее адекватное состояние. — Хотя я даже представления не имею, какой на самом деле. Ведь я тут с момента Венериной угрозы. Потом всё, провал, Проход Перехода, и на выходе — перелицованная Милосова.

— Да нет, стала, конечно, — совершенно искренне ответил я, — ты стала ни с того ни с сего предельно жёсткой и даже чуточку циничной, в хорошем смысле слова.

— Нет ничего хорошего у этого смысла, — не согласилась Ленка, — ну-ну, продолжай.

— Ты подчинила себе персонал, так что в твоём присутствии даже пикнуть никто не смел. Ты свою маму построила дальше некуда, она теперь просто стелиться перед тобой не успевает… Ты… — я на миг задумался, припоминая то, что мне нравилось в моей жене и одновременно не вызывало даже лёгкого раздражения, — ты придумала концепцию «кухни для всех», ты взяла на себя все основные заботы по «Шиншилле», и ещё ты… ты стала доминировать в наших… в нашей с тобой супружеской близости. Но это, кажется, я и сам принял с удовольствием, и потому твое обездушивание протекало для меня, по существу, без любых потерь.