Люди ПЕРЕХОДного периода

И всё ж кум, признав меня в качестве нового смотрящего, остался мною недоволен. Сказал, работу ты сделал нечисто, наполовину, потому что пока ещё Гамлет дохлым не сделался, а теперь поздно уже, не вернут его сюда. Так что смотри, если чего, ты — следующий. Ну, я как мог успокоил начальника, пояснив, что от пожизненно опущенного ждать никакой неприятности не следует, как бы оно ни повернулось. Это как нет его вообще — мусор, пустая порода, жмых, опилки, мякина, помёт.

Короче, остались мы с Петькой моим жить и отбывать как сложилось. Но только всё одно после всей этой истории продолжал я считать кума своим должником, как хотите.

Часть 6 МАГДА

Я была, как мне показалось, совершенно нагой, а она нет. Так я ощутила своё тело в тот момент, когда, в последний раз вздрогнув, уже окончательно пришла в себя после Перехода. Она находилась от меня не то чтобы близко, но и не особенно далеко, если исходить из земных измерений. Кроме того, это странное освещение, в котором больше присутствовал то ли естественный рассеянный свет, то ли некий туманный сумрак неизвестной природы, удивительным образом отдаляло предметы от глаз и в то же время делало их ближе. Это ощущалось уже не разумом, чем-то иным. В эти первые минуты нового сознания разум, казалось, напрочь оставил мою голову, или что там крепилось теперь на её месте, и мягко сполз вниз, ближе к центру моего тела, или что там располагалось теперь вместо него, и без остатка растворился в моей новообретённой серёдке.

Она была лысой, настолько, что её недурной формы череп отражал своей поверхностью даже этот невыразительный свет, идущий из непонятного источника. На ней была какая-то малосимпатичная накидка, типа бесформенной хламиды из мешковины, которая скрывала практически все её формы. Однако всё же было заметно по тому, как хламида, спадая с плеч, оконтуривала формы, что это — женщина, и не старуха, что она не в девчоночьих годах и что под одеянием имеется нечто вполне себе ничего, а не просто бесформенное или совсем пустое.

Я протянула вперёд руки и покрутила перед собой кистями. Чувство, которое я испытывала, было довольно странным, хотя никакого испуга от увиденного тоже не ощущалось. Казалось, всё было на месте: имелись конечности, наличествовал торс, грудь не сделалась дурней, оставив за собой прежнее право на визуальную упругость. Однако что-то было не так. И я догадывалась, что. Я не была больше женщиной, в натуральном смысле слова, и уже абсолютно чётко это осознавала. Кожный покров, в который я до боли всматривалась теми местами, где полагалось быть зрению, был тоже не вполне кожей. Скорей, это было нечто размытое, но шелковистое и податливое на ощупь. Да и сама рука, которой я потрогала себя, тоже, если уж на то пошло, не являлась ею в понятном смысле, она больше напоминала собою длань, ту самую, загадочную, картинную, писанную мастером древней кисти, время от времени воображаемую каждым, кто не успел ещё посетить этих призрачных мест.

Я потёрла ладонью о ладонь и ничего не ощутила, кроме отсутствия температуры привычной жизни. Её не было вообще, никакой, ни горячего, ни холодного градуса ни по одной шкале. Я не ощущала какого-либо теплового воздействия на субстанцию, которой стала. Прохлады как таковой тоже не было. Кроме того, отсутствовало и всякое движение воздуха вокруг: не было ветра, солнца, влаги, лёгкости и тяжести в суставах. Не было, вероятно, и самих суставов, просто за ненадобностью: всё происходило само собой, подчиняясь укладам явно неземным и оттого совершенно для меня неведомым. Единственной субстанцией, чьё прикосновение я ощущала на себе, был мельчайший, как пыль, песок пустыни, раскинувшейся вокруг меня. Самих границ её не было видно из-за явной недостаточности всё того же света. Но в том, что простиралась она бескрайне, уходя своими пыльными песками вширь, сомнений не было. Зрелище как таковое отсутствовало вовсе. Но в этом и заключалось его же величие — в понимании того, что оно есть, но находится за гранью твоих жалких возможностей и твоего представления о великой картине миросоздания.