Люди ПЕРЕХОДного периода

Ленка и не заметила, она почувствовала. Просто взяла мою ладонь и поцеловала каждый палец в отдельности. Именно в этот момент выскользнула луна, сразу полная, как не бывает вообще — словно шальное ночное облако, опоздавшее к вечерней проверке, наконец одумалось и, ошалев от страха, метнулось в сторону чёрного неба, выпустив на волю лунный круг. И луч его, цвета охлаждённого «Dessert crémeux de mangue et papaye» — десерта из мякоти манго, очищенного от кожуры ломтика папайи, сбитых со сливками и чайной ложкой соевого соуса, вонзился в плоский Ленкин живот, который я стал неистово целовать, забыв о своей трясучке, не помня о том, зачем и как мы оказались с ней в этой постели и что ждёт меня дальше, когда истекут данные мне на размышление двое суток и придёт время отвечать по существу. Кстати, неплохо бы, когда ваш десерт, уже разлитый по порционным фужерам, осядет и остынет, бросить в каждый по паре листиков мяты. Но только следует не отреза́ть их от веточки, а непременно отрывать. Для чего — скажу когда-нибудь потом, когда вы начнёте постепенно привыкать к моим причудам, втянетесь в мир кулинарных фантазий и перестанете осуждать меня за весь этот странный бред.

Затем она мягко перекатилась по мне, в один миг оседлала, испустив короткий стон, и мы понеслись с ней чёрт знает по каким неведомым местам. Мы скакали, ничего не замечая вокруг, лишь ветер свистел в ушах и мелкий пустынный песок выстреливал крохотными взрывами из-под копыт нашего скакуна. И не было вокруг нас больше ничего вообще, как и не было, кроме мутного, заполнившего собой всё тумана, даже самой обычной пустоты: ни света ни тьмы, ни дня или ночи — как не существовало уже и просто времени, о котором оба мы перестали помнить, рассекая это безвоздушное, никем не заселённое, но всё ещё живое пространство бескрайней пустыни.

Неожиданно туман рассеялся, и мы, подчиняя глаза внезапному свету, несколько замедлили ход; затем, перейдя с галопа на рысь, стали продвигаться дальше, пытаясь рассмотреть нечто, что всё более и более явственно стало прорезаться сквозь таявший на наших глазах туман. Вдали, прямо перед нами, уже довольно отчётливо просматривались то ли совершенно голые сопки, то ли изрядно облысевшие холмы, но достичь их нам так и не удалось, силы, неудержимо влекущие нас вперёд, иссякли, и мы, спазматически выдохнув в последний раз, одновременно вернулись к месту, откуда отправились в это своё безрассудное путешествие.

— Странно, но я видела пустыню… — сказала она, откинувшись на спину, — и это было прекрасно. Хотя больше не было ничего, даже воздуха. Один лишь мутный туман и пыльный ветер в лицо.

— А как же холмы? — улыбнулся я и с нежностью прижал её к себе. — Лысые возвышенности вдали, которые надвигались на нас, но до которых мы так и не добрались. Разве ты их не заметила?

Каждый из нас в этот момент говорил о своём, предполагая встречное удивление со стороны другого. Тогда мы ещё не догадывались, что, по сути, видели одно и то же.

— Что это было? — спросила она, обняв меня в ответ на мой чувственный призыв. — Я даже не успела понять. Просто случилось что-то невообразимое, как не бывает. А потом разом оборвалось. А теперь мне хорошо и покойно. И ты рядом.

— Это ты про мою пустыню, что ли? — переспросил я, не выпуская её из объятий. — Не беспокойся, это нечто вроде маленькой галлюцинации, временной, на почве случайной радости, — исчезает у мужчин одновременно с потерей эрекции. А у женщин — обычно по утрам, после очередного макияжа. — Так я нередко пробовал отшучиваться и раньше, на всякий случай, чтобы до поры до времени, если история не обретёт какого-никакого развития и не завернёт в другие интересные географии, моей компаньонке по одноразовому сексу не было понятно, всерьёз я это или просто дуркую, отыгрывая очередную удачно вытянутую карту. Такой игривый тайм-аут, как правило, я брал на автомате, не успевая более-менее всерьёз прикинуть последствия тех или иных случайных приключений, сопровождавших меня все годы моей мужской свободы.

— Значит, ты тоже видел? — искренне удивилась она, уже совершенно не играя, и я отчётливо это почувствовал. — Как это возможно?

— Наверное, это происходит, когда люди влюбляются, — глубокомысленно изрёк я и, к своему удивлению, совершенно не обнаружил в своих словах фальши, даже самой незначительной. — Лично я влюблён по уши и никаких других чувств по отношению к тебе испытывать не желаю. Не знаю, в какой момент и почему это со мной произошло и как я буду теперь от всего этого отбиваться, но то, что всё не случайно, как и вся эта наша с тобой дурацкая ресторанная эпопея, — это уж точняк, это я знаю наверняка — готов поспорить. Да чего там — душу готов заложить, если не прав.

— Ну, душу ты, Герочка, прибереги для более важных дел, — улыбнулась Ленуська, — твоя замечательная душа нам ещё очень пригодится, особенно когда откроемся.