Люди переменились

Владо Камберов замедлил шаги, протянул к баклажке руку. Затопал конь, и между ними встал Митю Христов. Баклажка застыла в дрожащей руке Бияза.

Повозка с молодой тронулась, и над притихшей толпой взвилось одинокое:

— Ии, хо-хо-о-оо…

Бияз побежал вперед и подтолкнул цыгана Анко. Тот, надув щеки, заиграл на флюгельгорне…

*

Звеня кандалами, колонна вышла из села. Звуки музыки и мерные удары барабана провожали их. Прислушиваясь к ним, арестанты невольно замедляли шаги, теснились друг к другу, потому что безнадежным унынием веяло на них с мертвых заснеженных полей. Митю Христов в струнку вытягивался в седле, словно с обеих сторон дороги за ним следили тысячи глаз, время от времени натягивал поводья, чтобы и конь, как он, высоко держал голову. «Замуж вышла, замуж», — подумал он о Тотке, но не почувствовал ревности. С удовольствием вспоминал он о том, как заставил толпу расступиться. Он ласково похлопал рукой по напряженно выгнутой шее коня, — вот кто ему помог. Конь словно понял его и весело зафыркал.

Владо Камберова угнетало сознание того, что они нарушили ход свадьбы дочери его знакомого, деда Трифона. Поглядев на Митю Христова, он замедлил шаг и поравнялся с ним.

— Господин старшина!

— Чего тебе?

Владо неловко помялся.

— Ну! — нетерпеливо воскликнул Митю.

— Мы у вас как птицы в клетке, никуда бы не убежали.

— Ничего не понимаю, — Митю придержал коня.

— Не надо было свадьбе мешать, — сказал Владо.

— А что, стоять и ждать, покуда пройдут, так, что ли?

— Так точно, господин старшина.

Митю захохотал, пригнулся к шее коня, плечи его тряслись.

Владо удивился. Он ждал, что его обругают, но этот смех… Он ускорил шаги, чтобы отойти подальше от полицейского, который продолжал заливаться смехом.

— Арестант, где ты… Иди сюда… Поближе, поближе, — закричал Митю Христов, весело улыбаясь. — Вот ведь как вышло, я и представить не мог, что мне такой случай выпадет… Иди, иди поближе… Не мог как следует все понять и оценить, а ты мне помог. Да иди ближе ко мне! Вот так. Приятно мне, что подсказал, — и он снова залился смехом.

«Как темпа душа этого человека, для него нет ничего святого», — подумал Владо, глядя на гордо гарцующего на коне полицейского.

Колонна медленно шла по заледеневшей дороге. В такт тяжелым шагам глухо звенели кандалы.

*

С утра Вагрила пошла в соседнее село, покрасить несколько мотков пряжи, и теперь возвращалась домой. Ей не хотелось идти в одиночестве. Чья-то телега медленно нагоняла ее. «Бабе одной и в полдень не годится идти», — подумала она, с надеждой вслушиваясь в напевное позванивание колес. Телега поравнялась с ней.

— На мельницу ездил, Иван? — обратилась она к вознице и шагнула к телеге.

— Нет, не на мельницу, — неохотно отозвался тот. — В Горной был. — И не останавливаясь, подхлестнул лошадь.

Чудное дело. Раньше, кто бы ни был, с чем бы ни ехал, предложит подвезти, а сейчас… Слышала, она, говорили что-то про «черный рынок». Что такое нашло на людей?.. Но знала, что нехорошо это, когда они начинают бояться друг друга.

Тихий мартовский вечер залег вокруг села. А в нем, как на острове среди океана вечерней тишины, мычала скотина, скрипели колодезные журавли. Из печных труб к небу тянулся синий дым. Вагрила заспешила к дому. Ее встретил свиной визг.

— Гуци-гуци, чтоб вас медведи съели, — Габювица вылила в корыто помои и встала на пороге, поджидая сноху. — Герган пришел!

— Какой же нынче день? — вздрогнула Вагрила. — Чего же он пришел-то?

— Не знаю, не спросила.

— Где он сейчас? — от волнения у Вагрилы помутилось в голове.

— В огороде.

«Верно, исключили его», — подумала Вагрила.

Герган не слышал, как мать подошла к нему.

— Ты почему здесь?

— Да немцы будут проходить, вот нас и распустили.

— Герган, сынок, будь осторожен!

— А что? — насторожился Герган.

— Плохие времена настали, гляди в оба. Хоть мал еще, а слова свои подбирай, как старик. Чтобы худого слова, крамольного, от тебя не услышали.

— Опять ты, мама, за свое…

— Берегись, сынок, слушай, что мать тебе говорит. Вроде все как было, а все не так. Чувствую я это, а понять не могу. Вчера Гергювица Враниловска рассказывала, что городские-то на базаре на нас так и кидаются — масло и муку спрашивают. Я людям не судья, да ведь смотри, как все друг друга бояться стали.

Герган продолжал копать.

— Зачем тебе эти ямы понадобились?

— Тополя посажу. И красиво, и берег укрепляет. Быстро растут, мама.

— Нехорошо, что вы, молодые, все торопитесь, лучше бы сосенки посадил, — сказала мать и пошла. «Хорошо, что по дому соскучился. Если тянет к родному месту, труднее человеку плохой шаг сделать».

Несмолкающий рев скотины во дворе прервал ее мысли.

*

На площади перед общинным правлением толпился народ. Уже несколько дней говорили о том, что пройдут германские войска. Чего только о них не слышали! Что будто бы оружие их непобедимо, что солдаты и офицеры вместе едят, одну одежду носят.