Люди переменились

Тотка уселась на кровать и достала из передника вязанье. Занимаясь домашними делами, Вагрила спрашивала ее о том, о сем. Тотка спокойно отвечала. Лицо ее, казалось, излучало какое-то сияние. На пухлых губах словно застыла улыбка. Казалось, ничто не может смутить или встревожить ее. Она жила словно ничего не видя и не слыша. Даже постоянные встречи мужа со Стояном Влаевым не беспокоили ее.

Спицы мелькали в ее руках.

— Очень стянуто, — потрогав вязанье, сказала Вагрила. — Надо свободнее. Младенец — он вроде рассады, которой нужна рыхлая грядка. Одежка должна быть мягкой и легкой.

— Что же теперь, распустить? — спросила Тотка.

— Нет, не нужно, но дальше вяжи свободнее.

— Чтобы ему не жестко было, да?

Тяжелые шаги прервали их беседу.

Вагрила поглядела в окно. У нее перехватило дыхание.

— Что там, тетя Вагрила?

Вагрила молча вышла в кухню. Когда не можешь избежать беды, надо пойти навстречу ей.

— Отойди! — отстранил ее от ночвы полицейский.

Иван Портной скользнул вьюном мимо Вагрилы, откинул полотенце. Подойдя с куском хлеба к окну, он сравнил его с тем ломтем, который принес с собой.

Вагрила все поняла.

— Это один и тот же хлеб? — спросил полицейский.

— Оба ломтя из чистой муки выпечены.

— Кого провести хочешь? Дураками, что ли, считаешь? — толкнул ее полицейский. Митю Христов молчал, стоя у двери.

— Этот хлеб твой? — сунул Вагриле ломоть в лицо полицейский.

— Тот, что в ночве был мой, а тот, что Портной принес, не мой.

— Стало быть, не ты его передала.

— Кто же в такие времена хлеб раздает?

— За сына своего ты и душу отдать не пожалеешь.

— И две души бы отдала, да нету его.

— Ты ведь знаешь где он.

— Если бы знала, пошла бы проведать.

— Мать не оставит голодным сына. Говори — носила ему хлеб?

— Нет! — выпрямилась Вагрила.

— Тот самый. Вот, по противню видно, — заявил Портной.

— Проверьте в других домах, неужто я одна пеку в противне?

— А мука?

— Сеем одно и то же зерно и мелем на одной мельнице.

— Пойдем! — взял ее за локоть полицейский.

— Пусти! Не убегу.

— Пойдем!

— Я готова. — Она направилась к двери.

— Балованный у тебя сынок. Получил двойку, обиделся и — в лес! — сказал Портной.

Вагрила не собиралась с ними разговаривать, но не стерпела:

— Каким хотите можете его называть, но двоек он никогда не получал.

— Ладно. Знаем мы их! — подтолкнул ее Иван Портной.

— И ты, Иван, не тем путем пошел. Не доведет он тебя до добра.

— Ладно, ладно, поменьше разговаривай! Прибереги слова для следствия.

В окне показалась Тотка. Встретив взгляд Митю Христова, она не покраснела, как раньше, и не отвернулась. Митю поразило несоответствие между ее миловидным лицом и полным телом, и он сощурил глаза. «Ишь разнесло, как бочка стала! Хорошо, что я не связался с ней», — подумал он, догоняя своих товарищей.

Вагрила шла, опустив голову, не желая видеть любопытные взгляды соседей, стоящих у калиток.

— Гергана что ли поймали? — говорили они.

— Почему ее забирают?

Силы вдруг оставили ее и она горько заплакала.

— Поплачь, поплачь, пусть и наши дети увидят до чего они родителей доводят. Пусть им неповадно будет…

«Ожесточились людские сердца», — подумала Вагрила, чувствуя, что надо собраться с силами для предстоящих испытаний. Она шла с опущенной головой, но уже не плакала.

*

От правления общины направились к городу. Вагриле и присниться не могло, что она когда-нибудь будет идти так, конвоируемая полицейскими. Хотела было попросить полицейских, чтобы повели ее напрямик, через лес, но не решилась. «Да что им, нарочно сделают наперекор, да еще и посмеются», — подумала она и пошла быстрее. Что могут ей сделать? Убить? Но это ее не пугало. Лишь бы поменьше людей попалось ей навстречу…

Подходя к воротам участка, Вагрила окинула взглядом поток спешащих куда-то прохожих и вошла в утоптанный, как гумно, двор. На крыльце стряхнула с ног пыль. В темном коридоре на Вагрилу пахнуло сырым, затхлым воздухом, и она робко огляделась по сторонам.

— Входи! — вздрогнула она, услышав голос полицейского. Она вошла в кабинет. За отливающим лаком письменным столом сидел поседевший, но не старый еще человек, с наружностью учителя. Из-под рукавов его кителя выглядывали белые манжеты. Его приветливый вид немного успокоил Вагрилу.

— Сядьте!

Вагрила робко присела на кончик мягкого стула. Напротив сидела женщина, попыхивая сигаретой. Встретив взгляд Вагрилы, она одернула короткую юбку и еще больше задымила сигаретой, словно хотела укрыться за завесой дыма от глаз арестованной крестьянки. «Где-то я ее видела», — промелькнуло в голове у Вагрилы.

— Где твой сын? — обратился к ней начальник.

— Всякого встречного спрашиваю об этом.

Она знала, что будет говорить правду, только о Мишо и Стояне ничего не скажет, и ждала, что еще спросит начальник.

— Кого снабжала хлебом?

— Целый месяц из дому не выхожу. Соль и керосин соседи покупают.

— Муж твой где?

— Во Фракии[11] на заработках.

— Кому же ты все-таки передала хлеб? — не унимался начальник.

— Никакого хлеба я никому не давала.

— Продолжаешь стоять на своем?

— Говорю, что знаю.