Отец стоит на пороге, и на первый взгляд кажется, что он ничуть не изменился, разве что борода стала чуть реже. Он по-прежнему носит клетчатые рубашки поверх футболок и старые мешковатые штаны. Офисный костюм у него раньше тоже был, но он выпрыгивал из него, едва переступал порог дома, будто боялся, что одежда проглотит его с головой, прожует и выплюнет только самые крупные кости.
В уголке рта зажата дешевая сигарета. Отец смотрит на дочь чуть рассеянно, по-кротовьи щурится и, видимо, пытается осознать происходящее.
– Да, пап. У тебя все хорошо?
Лиза спокойно целует отца в щеку и проходит мимо него в дом.
– Ты бы хоть предупредила, что приедешь, – бормочет мужчина у нее за спиной. – Я б пряников купил с клюквой, какие ты любишь.
– Спасибо, пап, но мне ничего не надо.
А сама морщится, точно лимонов наглоталась. Может, девушка внутри нее когда-то и любила клюквенные пряники, но вот Мира их ненавидит всей душой. Если когда-нибудь ей в голову придет покончить с собой, то лучше способа не придумаешь: наглотаться пары килограммов таких пряничков – и выноси готовенькую.
– Ты, это, по делам или как?
– Да так, навестить. Давно не заезжала к тебе.
Единственная комната завалена хламом до такой степени, что о наличии окна, выходящего на задний двор, можно только догадываться. Старая одежда, грязные тарелки, свезенные когда-то на дачу за ненадобностью безделушки – все это превратилось в здорового монстра с тысячей рук и миллионом глаз. Лиза кожей чувствует, как бесчисленные Тени пялятся на нее из-под сломанной мясорубки и старых толковых словарей. Им здесь особенно уютно.
«Ну что, сестра, как поживаешь?» – спрашивают они без слов, и любопытство их вполне искреннее. Лиза делает вид, что ничего необычного в куче старья не замечает.
– Я тут, в общем, чего приехала… – Рукой проводит по пыльному радиоприемнику, пальцами оставляя серые разводы. – Ты помнишь, маме как-то гарнитур дарил бриллиантовый?
Отец пытается засмеяться, но не выходит – тут же заходится влажным, больным кашлем. Кулаком пытается прикрыть рот, но это скорее отголоски былых манер, нежели реальное желание сдержать кашель.
– Что она там, жива еще? – наконец спрашивает он, справившись с собой. – Все еще ходит в эту свою секту или совсем кукушкой полетела?
«Полетела. Тронулась. Поехала. Поплыла», – хочется ответить Лизе. Только вот если она признается отцу, что мать до сих пор считает, что ее дочерью завладел дьявол, то получить ответ на интересующий ее вопрос не получится.
– Да так, нормально все. Так что с гарнитуром?
Отец плюхается на жесткий диван-кровать, и тот ноет под неслабым весом мужчины. Он закидывает голову назад, принимается рассматривать серый потолок и считать невидимые звезды.
– А что с гарнитуром? – тихо говорит он скорее самому себе, нежели Лизе. – Иногда думаю, из-за него все и началось. Только сейчас уже поди разберись, что случилось на самом деле. Я это… Лизун, в общем, такое дело, не покупал я этого гарнитура.
Лиза застывает статуей самой себя.
– Как не покупал?
Она поднимает взгляд на отца, но тот не смотрит на нее в ответ. Он весь где-то там, в далеком прошлом, пытается найти ту самую точку невозврата, после которой уже нельзя было ничего исправить.
– Ездил я как-то в командировку в небольшой городок Салехард. Это на севере России. Я, кстати, родом ведь почти оттуда, из деревни километрах в пятидесяти, так что поехал, можно сказать, с удовольствием. Сейчас так, если подумать, можно сказать, это судьба была. – Желтая кожа лба прорезается частыми и глубокими морщинами. – Нас тогда послали зачем-то инженерам местного рыбоконсервного помочь. Я уж и не помню, что мы там делали. В общем, я там встретил женщину. Краси-и-ивую!.. – На мгновение отец, кажется, даже забывает о том, что перед ним родная дочь, с таким упоением он рассказывает о своей салехардской знакомой: – Кожа бледная, волос крепкий, густой. Губы цвета спелой вишни!.. И хошь верь, хошь нет, но на ней ни грамма косметики! А тогда ее в регионах и не особо достать было… Но не в этом суть. В общем, она сказала, мол, дочь у меня родится скоро. Я тогда засмеялся, дескать, у меня и жены-то пока нет. А она говорит…
Отец резко вскакивает с дивана как ужаленный и принимается суетливо носиться по комнате в поисках чего-то очень важного. Он переворачивает старые журналы в серванте, распахивает заваленные барахлом ящики и затем зачем-то лезет под стол. Оттуда он появляется с ликующим возгласом и закупоренной бутылкой в руках.
Конечно.
– Я… – Он зубами снимает ребристую металлическую крышку и сплевывает ее на пол. – Я, конечно, всерьез это не принял. Говорю, ну, дамочка, хорошего вам дня. Вы небось на солнышке-то перегрелись, да?.. А в Салехарде даже летом больше пятнадцати градусов и не бывает. Вот представляешь, я сказанул, да? – Мужчина вновь хрипло смеется.
– А гарнитур? Откуда гарнитур?