– Не-е-ет, – протянула Маруся с довольной улыбкой, – в ожидании, когда страдания закончатся. Сам подумай, вот религия тебе что обещает? Будешь терпеть сейчас – отдохнешь в раю. То же самое и во всех других областях. Работаешь сейчас – на пенсии отдыхаешь. Пока маленький – ждешь, когда наконец станешь подростком. Все подростки хотят взрослой жизни, независимости и вседозволенности. Взрослые же мечтают на кого-нибудь эту самую независимость переложить. Понимаешь? Путь к счастью не через страдания. Страдания и есть счастье!
– Ну ты завернула, Маш. В буддизм, что ли, ударилась?
– Да ну тебя, – на полном серьезе обиделась богиня.
Паша, может, про этот короткий разговор уже и забыл, а вот Маруся все никак не может отделаться от навязчивой мысли, заевшей пластинкой крутящейся у нее в мозгу. Что, если она не предназначена для той работы, что выполняет? Что, если все, что ее сдерживает сейчас, это страх перед братом?
Быть богиней смерти – это на самом деле скучно и утомительно. Несчастные случаи, самоубийства, болезни… Ничего привлекательного. А еще эта вечная бюрократия, которая порой, кажется, с ума может свести. Сначала список составь, потом запроси подпись у начальства; забери нужного человека, сверь имя со списком, получи еще одну подпись… Если повезет, еще и пастырь нагрянет и, как капризное дитя в магазине игрушек, потребует: «Отпусти его, потому что я так хочу». И попробуй с ним поспорить: себе дороже.
Поэтому в такие дни, как сегодня, Маруська просто наслаждается тем, от чего обычные люди бегут как от огня, – стрессом. Ей нравится чувствовать, как в ее смертном теле начинает бурлить кровь, как учащается дыхание и потеют ладони. Нравится искоса посматривать на Пашку и разглядывать его широкий лоб, густые, вечно нахмуренные брови и тонкие, будто паучьи лапки, пальцы. Сейчас Перышкин как раз задумался над тем, как решать задачу по эконометрике, так что ничто ей не помешает наслаждаться видом одногруппника.
Зачем вообще желать чего-то другого? Там, откуда Маруська родом, не смотрят сериалов, не едят пиццу, не играют в тупые игры вроде «бутылочки», не ходят на плохой фильм, чтобы потом всем рассказать, какой он плохой; не поют в караоке; не бегут марафон, чтобы на финише упасть счастливым и полумертвым; не дарят цветов, не играют в настольные игры, не составляют невыполнимых планов и не курят сигареты.
Только здесь, среди людей, Маруська впервые задалась вопросом: а какая, собственно, мотивация у других богов? Как какая-то мнимая «высшая цель» заставляет их быть на посту двадцать четыре на семь и никогда не ставить под сомнение существующую систему?
Что, если это они, а вовсе не люди, живут неправильно?
– Так, товарищи, сдаем работы! На счет пять перестаю принимать… Ой, какой я молодец, в рифму сказал! Боровицкая, а ну, цыц!..
Маруся без задней мысли сдает преподу пустой листок и тут же подлетает к Перышкину:
– Ну что, куда отмечать-то пойдем? А то мне надо в три уже кровь из носа быть у Озерковых. Денежки сами себя не заработают!
Пашка, как обычно, с недоверием смотрит на свою чересчур оптимистичную подругу:
– Долго ты еще у них собралась работать? Посмотри вон, Гошан уже устроился в хорошую фирму. Работает, как ты, всего полдня, а платят в два раза больше. И не надо возиться с кашами и подгузниками…
– Мои пацаны уже взрослые. Так что, куда-нибудь завалимся?
Парень хочет что-то сказать, но его перебивает другой их одногруппник, Серый:
– Эй, ты, татуированная!..
Невысокий, но порядком перекачанный Серый похож на неваляшку, которая никак не может найти точку опоры. Он чуть покачивается на пятках из стороны в сторону, засунув обе руки в бездонные карманы спортивок.
– Чего тебе, Серый? – спрашивает Маруська.
Пашка одновременно с ней выступает вперед, слегка загораживая подругу от качка.
– Тебе миллион раз сказали, что ее зовут Маша.
– А я слыхал, Маруська. – Серый по-хищному склоняет голову набок в ожидании ответа, чтобы вновь броситься вперед и не просто укусить, а сожрать целиком.
– Это для своих, – терпеливо объясняет Паша, – а для таких, как ты, – Маша. Или вообще Мария.
Серый недовольно цокает языком.
– Ну что, Марьюшечка, с курсачом ты мне когда поможешь?
– Никогда, – отвечает за Марусю Паша.
– Паш, прекрати. – Марена, к полному неудовольствию приятеля, выходит чуть вперед. – Слушай, Серый, ты, это, прости, но у меня тут кое-какие дела срочные наклевываются, так что на этот раз не помогу. Сорян.
Она хлопает ошалевшего Серого по плечу и проходит мимо него к выходу, оставив одногруппника подбирать с пола отвалившуюся челюсть. Как вот эта пипетка вообще посмела ему что-то такое ляпнуть? «Сорян».
Пашка догоняет Марусю уже тогда, когда она сворачивает на лестницу. Поудобнее перекидывает рюкзак на другое плечо и пытается схватить приятельницу за руку, но та ускользает, как сновидение, которое пытаешься вспомнить сразу после пробуждения.
– Марусь, погоди.