Нет, поначалу как раз все было как обычно. В двух верстах от лагеря русского посланника встретили, заселили в юрту, поставленную — для почета — неподалеку от ханской. Взяли в ханский табун для сохранения всю посольскую живность: 200 лошадей и 12 верблюдов. И даже в почти мгновенном появлении в юрте у Тевкелева русского пленника (Яков, Прокофьев сын, прозванием Волдырь, уроженец Яицкого городка, служивый казак, в 1731 году в июне послан с Яика с письмами на Самару, не доезжая, полонен, жил в Киргис-кайсацкой орде у киргисца Конака) не было ничего необычного — к кому еще бежать русским пленным, как не к русскому посланнику?
Странности начались чуть позже — когда Тевкелев обнаружил, что к его юрте приставлен караул, а встретиться с ханом нет никакой возможности — караул и приставлен был для того, чтобы исключить всякое их общение до оглашения гостем грамоты русского Белого царя. Слава богу, караул был не очень строгий (тогдашние казахи и дисциплина — вещи, если и не взаимоисключающие, то плохо сочетающиеся) и прибывшие с Тевкелевым башкиры свободно сновали туда-сюда. Опытную Тень не надо было учить оперативной работе, и вскоре двое самых толковых башкир, Таймас-батыр и Кидряс, были отправлены к хану. Вскоре Кидряс вернулся и передал на словах от хана следующее: встретиться надо обязательно, без этого все пропало, поэтому пусть русский посланник переоденется в «худое платье кайсацкое», выберется из юрты и придет в тайное месте в степи, Кидряс отведет.
Пришлось нашему герою снимать мундир с блестящими пуговицами и облачаться в засаленный халат и драный малахай. Через караул прошли без сучка без задоринки, благо руки работу помнят. Через несколько часов переводчик, оставив с лошадьми верных Таймаса и Кидряса, уже стоял лицом к лицу с явно встревоженным ханом.
Встревоженным настолько, что — небывалое для Степи дело — Абулхаир обошелся без долгих приветствий, расспросов и предисловий, а сразу перешел к делу. И честно признался, что полученное в Петербурге прошение о вступлении казахов в русское подданство — никакая не общая воля степного народа, а филькина грамота. Прошение он написал сам, не поставив в известность не только всю казахскую верхушку, но даже многих из своего ближайшего окружения. Поэтому прибытие русского посланника для приведения их под руку Белого царя стало для казахов громом с ясного неба. Теперь народ ропщет, люди взвинчены и злы, и последствия могут самыми неприятными.
— Что значит «самыми неприятными»? — отбросив политесы, напрямую спросил ошарашенный Тевкелев.
— После общего курултая[101]
тебя убьют точно. Меня — скорее всего, — честно ответил хан.— Зачем ты это сделал? — только и мог спросить Тевкелев. И его можно понять. Бог с ним, с посольством в Петербург, но ведь когда русский посланник уже был в Уфе, Абулхаир-хан прислал ему еще одно письмо, где не только подтверждал, что все казахи только и мечтают о российском подданстве, но и заверял, что ханы Бухары и Хивы, правители Ташкента и Туркестана — все они признают власть Абулхаира и, как и он, очень хотят податься под руку русской императрицы. А на деле, как выяснилось, хан не может контролировать даже старшин своего жуза.
Хан помолчал, обдумывая, а потом сказал, что расскажет гостю, как на духу, всю правду о том, для чего он все это затеял. Потому что казахов бьют все. Все вокруг. Из Ташкента, Туркестана и Сайрама джунгары их выбили, в плен к ойратам попали жена и мачеха Абулхаир-хана, а ему, чингизиду, привыкшему сидеть на троне, пришлось бежать из богатых городов сюда, в дальние степи. Но и здесь нет ему покоя — идет непрекращающаяся война с калмыками, башкирами и бухарцами. И если с Бухарой и Хивой мирные переговоры уже идут, и, вполне возможно, закончатся успешно, то с калмыками и башкирами договориться никак не удается. А лучший способ обезопасить себя с севера и запада — это стать, как тамошние обитатели, российскими подданными. Ну и последний резон — когда калмыкам и башкирам не хватает сил победить врагов, императрица шлет им военную помощь. А военная помощь — это то, что казахам сейчас важнее всего.
— Я не о том, — переспросил Тевкелев. — меня интересует, зачем ты врал, присылая прошение не от себя, а от имени всех казахов?
После этого вопроса Абулхаир-хан молчал особенно долго. А потом с кривой горькой усмешкой спросил:
— А если бы я написал ей правду: мол, я, Абулхаир-хан, битый всеми и выгнанный отовсюду; никого, кроме себя, не представляющий, хочу принять твое подданство — послала бы Белая Императрица посольство ко мне или просто выбросила бы ту бумажку?
Теперь нечего ответить было Тевкелеву. И после паузы переводчик задал своему невольному сотоварищу по безвыходной ситуации главный вопрос:
— И что нам теперь делать?