Люди, принесшие холод . Книга первая: Лес и Степь

Такое не забудешь, как не забудешь и тот декабрьский разговор, когда этот степной рыцарь, чье имя гремело от Арала до Уфы, впервые приоткрыл Тевкелеву душу, единственный раз показав себя не кованым из булата воином со стальными нервами, а человеком из плоти и крови. И Тевкелев, не удержавшись, подробно рассказал об этом в дневнике.

Тогда, 2 декабря, батыр сам приехал к Тевкелеву. Долго, по своему обыкновению, пил чай, болтал о всяких пустяках, а потом вдруг надолго замолчал, уставившись в пиалу. Тевкелев, не мешая гостю думать, поддержал молчание, а Букенбай вдруг поднял голову и спросил:

— Как ты думаешь, Мамбет, твоя императрица может дать мне позволение кочевать с моими людьми на Яике? В русских землях?

И, не дожидаясь вопроса, пояснил сам:

— Я устал, татарин. Очень устал.

Я уже сед, и все эти годы, как только раздается крик о нападении — а звучит он часто! — я сажусь на коня и «в первых огнях и выездах» иду на врага. Мы побеждаем или проигрываем, но через год у нас появляются новые враги. Как правило — нашими же стараниями. И тогда я опять сажусь на коня, и опять иду в первых огнях и выездах. Я слишком часто видел, как смерть собирает свой налог, чтобы не понимать — однажды из очередного выезда я не вернусь, как не вернулись мои четыре старших брата.

Я устал, Мамбет. Я устал от постоянного ожидания этого дня, устал от такой жизни. Устал от людской неблагодарности и больше всего устал от людской глупости.

Мне это надоело.

Я поверил в план Абулхаира о переходе казахов под руку Белого царя, и ты знаешь — никто не сделал для этого больше, чем я. Но я вижу, что и из этой идеи ничего путевого не получается и все может рухнуть «по неспокойным и непостоянным киргис-кайсаков обычаям».

Если это случится — я не смогу больше жить так, как жил раньше. Слишком много этот план для меня значит, слишком сильно я в него поверил. Так вот — если это случится, «ежели киргис-кайсаки по присяге верны не будут, то я де один от них отстану и буду жить под рукою Е. И. В.; дастся ли позволение при реке Яике кочевать?».

На что Тевкелев ответил:

— Когда я вернусь, меня примет императрица. Я могу тебе твердо сказать, что о твоем желании я расскажу. А вот что она решит — я не знаю. Могу лишь всей душой надеяться, что твою мечту «милостиво примет и указать соизволит».

Вот так они и поговорили — два друга, две щепки, случайно прибившиеся друг к другу в бурной безбрежной реке Хаоса и плывшие какое-то время рядом.

Глава 30 Затянувшаяся командировка

Вот только совместное плавание это уже заканчивалось. Этой бурной рекой уже разметало всех, кто оказался рядом с Тевкелевым, всех царивший в степи Хаос если не пожрал, то выбросил на берег.

Прибившиеся к Тевкелеву «каракалпакские башкиры» вынуждены были уйти в Уфу. Вынуждены были уйти после того, как прискакавший от Букенбая Худай-Назар-мурза сообщил, что «как можно поскорее, надобно-де отправить в город Уфу из Киргис-кайсацкой орды башкирцов, которые вышли на имя Е. И. В. из Каракалпацкой земли, понеже-де из киргис-кайсацких народов многие непотребные люди стали думать злое, чтоб их ограбить, а самих разобрать по рукам в полон. А ежели-де, паче чаяния, оных башкирцов розберут по рукам, то-де будет трудно беречь и переводчика Тевкелева».

И башкиры ушли в свою «Уфу обетованную» с Худай-Назаром в качестве проводника. Ушли с боями, отбиваясь от наседавших казахов, но добрались благополучно.

А он, Тевкелев, остался.

Верного Кидряса Малакаева на пару со своим лучшим агентом из русских — уфимским дворянином Кириллом Барабанщиковым — он отправил в Уфу сам. Отправил, понимая, что тучи сгущаются, и поручив этим двоим самое дорогое — подписанные листы присяги хана Абулхаира, хана Семеке, султанов Батыра и Нуралы, жены Абулхаира ханши Бопай, «да лист каракалпацкого хана к переводчику Тевкелеву, да лист каракалпацких старшин и духовных». И его люди ушли, и добрались благополучно, и сейчас дожидаются его в безопасной Уфе.

А он, Тевкелев, остался.

Спасенных им пленных он тоже с оказиями переправил в Россию — всех, от служивого казака Ивана Панфилова, сына Вахова, полоненного под родной слободой Бочанкой, что в Сибирской губернии, еще в 1693 году, до столбового дворянина, подпрапорщика пятой роты лейб-гвардии Семеновского полка Андрея Васильевича Моженского, чье судно разбилось на Каспии возле острова Тюп-Карагана. Команда угодила в плен к туркменам, выкупать великосветских офицеров были отправлены калмыки, и калмыки уже везли их домой, в Петербург, но «не доезжая Гурьева-городка, набежали на них киргис-кайсаки, калмыков побили, а их взяли в полон».

Все эти спасенные пленные уже, наверное, обнимаются с нечаявшими их увидеть родными.

А он, Тевкелев, остался.