Люди против нелюди

Опять-таки складываем, вычитаем и обнаруживаем: неведомо куда исчез почти миллион пудов пожертвованных продуктов. Загадочная арифметика… Еще более загадочно, почему она выносится на страницы строго контролируемой партийной газеты. Пока в порядке гипотезы выскажем мысль, что недоверие к распределению Помголом пожертвований сеялось не по недосмотру, а с вполне определенной целью…

Вот так «с особой осторожностью и тактом» и развивалась газетная кампания накануне публикации Постановления ВЦИК об изъятии церковных ценностей для помощи голодающим. Принято это постановление было 16 февраля, а опубликовано в «Петроградской правде» только 19-го. Задержка с публикацией вроде бы и не заслуживает внимания, но ежели так точно организовывалась вся кампания, то и этому промедлению должно найтись объяснение. И действительно, 18 февраля «Петроградская правда» напечатала обращение священника Введенского к верующим, озаглавленное «Церковь и голод».

«С Поволжья приходят кошмарные вести, — писал будущий архипастырь обновленчества. — Жуть охватывает душу: в безумии голода матери убивают детей и пожирают трупики…

Плачет сердце слезами кровавыми…

Плачет сердце над ними, далекими, умирающими, забытыми. Кем забытыми? Христианским миром…

Я, христианский священник, бросаю это обвинение всему христианскому миру!»

Когда говорится о массовых страданиях людей, не принято обращать внимание на стиль. Однако сейчас, зная, кем оказался автор этой статьи, нарушим правило и вглядимся, как она написана.

Первым делом бросается в глаза удивительная схожесть стилей А. И. Введенского и штатных публицистов «Петроградской правды». Та же истеричность, те же картинные рыдания. Сравните: «Дети грызут ручки!» в «Петроградской правде» за 9 февраля, и матерей, которые убивают своих детей, чтобы съесть их «трупики». Да… Случаи людоедства действительно были в Поволжье, но авторам «Петроградской правды» уже недостаточно этого ужаса. Им нужны дети-«самоеды», матери-«детоеды». Нужно не изображение страдания, способное вызвать сочувствие в любом сердце, а нечто совсем противоестественное, ошеломляющее читателей, заставляющее потерять контроль над собой. И каким диссонансом рядом с этими озверевшими матерями, пожирающими своих детей, звучат пассажи: «Плачет сердце над ними, далекими, умирающими, забытыми». Воистину, как уже сказано было в «Петроградской правде», «жуткая слезница» получается.

Нормальный человек не может не сочувствовать чужому горю. Если же очерствело сердце, он сохраняет равнодушие. Но смаковать чужое горе — это уже не вполне человеческое занятие. Впрочем, ведь и бросить обвинение сразу «всему христианскому миру» тоже занятие не человеческое, а сатанинское.

Александр Иванович Введенский — один из главных персонажей нашего повествования, и нам нужно поближе познакомиться с ним.

В прекрасной монографии «Очерки по истории русской церковной смуты», авторы которой А. Левитин-Краснов и В. Шавров весьма сочувственно относятся к Александру Ивановичу, дается такой портрет вождя обновленчества:

«Он родился в городе Витебске 30 августа 1889 года в семье учителя латинского языка, вскоре ставшего директором гимназии. В честь Александра Невского, память которого празднуется в этот день, новорожденный назван был Александром. Будущий вождь обновленческого раскола был обладателем не совсем обычной родословной. Его дед Андрей был псаломщиком Новгородской епархии; по слухам, он был крещеным евреем из кантонистов. Человек порывистый и необузданный, Андрей к концу жизни стал горьким пьяницей и погиб при переходе ранней весной через Волхов… Его сын Иван Андреевич Введенский получил от своего отца противоречивое наследство: духовную фамилию Введенский и ярко выраженную иудейскую внешность; необузданно пылкий нрав и блестящие способности. Окончив Духовную семинарию, сын сельского псаломщика поступил на филологический факультет Петербургского университета и затем надел вицмундир гимназического учителя… Мать будущего обновленческого первоиерарха Зинаида Саввишна была обыкновенной провинциальной дамой среднего буржуазного круга, незлой и неглупой. Быт семьи директора витебской гимназии мало чем отличался от быта тысячи подобных провинциальных семейств, раскиданных по бесконечным русским просторам, все члены этой семьи были самыми обыкновенными средними интеллигентами, на этом фоне неожиданно, как метеор, сверкнула яркая, талантливая личность, в которой самым причудливым образом переплетались самые, казалось бы, несовместимые черты.