Люди против нелюди

— Я говорю не только о канонах, — сказал митрополит. — Не хотелось бы, чтобы оскорблялись религиозные чувства верующих. Мы хотим, чтобы изъятие носило характер жертвы. Допустим у женщины, которая продала все, осталась только одна икона — родительское благословение. Это ее последнее достояние, и она вынуждена продать и ее, потому что больше ничего нет. Она перед ней в последний раз помолится и сделает свое дело. Так сделаем и мы. Мы все, верующие, соберемся, пойдем в Казанский собор, помолимся все вместе, а потом я своими руками сниму ризу с Божьей Матери и отдам. Но пусть это носит характер жертвы.

— Тут мы не протестуем… — сказал Комаров. — Желательно, чтобы к нам было больше доверия верующих.

В дальнейшем сам Н. П. Комаров факта этого разговора (мы привели его в изложении протоиерея Заборовского) не отрицал. Но тем более странными выглядят попытки Канатчикова доказать, что письма вообще не было, а если и было, то не обсуждалось и не имело никакого значения.

На процессе Канатчикову был задан прямой вопрос:

— Если бы в ходе переговоров было предложено выпустить воззвание к прихожанам, чтобы отдать все в установленный срок, пожертвовать все, вы бы возражали против этого?

Канатчиков не сразу даже и понял смысл вопроса.

— То есть? — спросил он.

— Если бы в виде пожертвований было предложено отдать все, что положено… — уточнил вопрос Я. С. Гурович.

— Нет! — категорически запротестовал Канатчиков. — Мы бы самым решительным образом протестовали[23].

Защитник ограничился этой констатацией. Проявив «тактичность», которой, по мнению Канатчикова, недоставало у его подзащитного, не стал подчеркивать, что власти самым решительным образом возражали против замены изъятия ценностей пожертвованием этих ценностей…

Впрочем, власти в лице Канатчикова и не считали нужным скрывать свою позицию. Снова и снова повторял Семен Иванович, что и речи не может идти, чтобы Церковь сама кормила голодающих. Слабость же, проявленную «твердым» большевиком Н. П. Комаровым, все-таки вступившим в переговоры по этому вопросу, можно объяснить лишь недостаточной посвященностью Николая Павловича в планы «конкордата», выработанного Г. Б. Зиновьевым совместно с протоиереем Введенским. Вспомним, что отношения Комарова с Зиновьевым были тогда весьма напряженными. В начале 1922 года Г. Е. Зиновьевым была подана на Комарова жалоба в Политбюро ЦК РКП(б).

Уже в конце заседания И. М. Ковшаров обратился к Комарову за разрешением «начать благотворительную деятельность Церкви, указывая на беженцев и прося разрешения открыть столовую»[24].

На это Николай Павлович Комаров с большевистской прямотой, сдобренной изрядной долей цинизма, ответил, что ежели у Церкви и после изъятия ценностей найдутся силы заниматься благотворительностью, то пускай она кормит голодающих, хотя, на его взгляд, вряд ли это удастся.

Не встретила отказа и просьба протоиерея Заборовского огласить на сегодняшней лекции в Филармонии заявление митрополита, не замечая испуганных взглядов Семена Ивановича Канатчикова, Комаров дал согласие и на это.

В тот же день заявление митрополита Вениамина было оглашено сразу в двух местах. Атмосферу, царившую в тот вечер в Филармонии, отчасти передает заметка, помещенная в «Петроградской правде». Народу на лекцию протоиереев Введенского и Заборовского «Церковь и голод» собралось немало. Зал, хоры, эстрады, переходы были переполнены. Публика, как отметил корреспондент, резко отличается от наших собраний. Преобладают женщины.

Протоиерею Введенскому долго не давали говорить.

— Предатель! — кричали ему из зала. — Вы враг Церкви!

Выкрики были вызваны недавней публикацией письма Введенского, в котором он «бросал вызов всему христианскому миру».

Некоторое успокоение в аудиторию внесло выступление протоиерея Заборовского. Он рассказал о встрече в Смольном.

Тут же начался сбор пожертвований.

Мы уже говорили, что протоиерей Введенский даже и на людей, симпатизировавших ему, производил весьма неприятное впечатление. «Несуразный, развинченный весь, нервно подергивающееся лицо. Едва заметная крохотная остренькая бородка и черные квадратики на месте усов. Волосы кокетливо взбиты сбоку… В нужные моменты он подпускает слезу, порой доходит до истерики… Порой долго-долго молчит, закатывая глаза, прикрывая лоб рукою.

Порою, начиная говорить, Введенский и сам не контролировал того, что говорит. Погружался в транс. Не случайно выступления его даже и сейчас производят сильное и неприятное впечатление. Они все пропитаны болезненностью и жутью. Хотя и говорил Введенский о Христе, о православии, но трудно отделаться от ощущения, что он говорит о совершенно других силах…

Когда было прочитано заявление митрополита Вениамина, с Введенским, как свидетельствуют очевидцы, случилось что-то вроде сомнамбулического припадка. Глаза закатились, переставая различать окружающее, а на нервно подергивающемся лице появилась злобная усмешка.