Люди с чистой совестью

- Ты же работаешь самостоятельно... Вот у себя и держи...

- Ага... Ну, так я к командиру и к комиссару пойду.

- Не советую. Это я по их приказу делаю.

- Вы что же, снимаете меня с роты? Охота своих путивлян ставить, так бы и говорили!

- Никто тебя не снимает. Ты же сам отделился. Ну вот и действуй сам, как хочешь. Сам себе и отчитывайся.

Карпенко повернулся и вышел, хлопнув дверью. Руднев знал, что ему нелегко. В самовольном марше третья рота не избежала боя и потеряла ранеными шесть человек и убитыми двух. Никто Федора не попрекал, но все видели, что переживает и мучится он сильно.

Вечером того же дня отряд двигался дальше. Приказ на движение был разослан в секретном порядке за полчаса до выхода. Карпенко его не получил. Колонна уже строилась, когда он выбежал из хаты.

- Почему мне не присылаете приказа? - вызывающе спросил он Базыму.

Старый педагог знал, что в таких случаях нужно держать взятую линию твердо.

- Ты же своим путем пойдешь.

- Баста! Довольно! - крикнул Карпенко.

- Шагом марш! - скомандовал впереди колонны Руднев, издали наблюдавший за ними.

Люди тронулись. Заскрипели полозья саней; вскинув винтовки на плечи, зашагали роты. Карпенко стоял молча, провожая взглядом людей и обоз. Когда прошли последние сани, вокруг него собралась вся его рота.

- Становись! - скомандовал он хрипло. - Шагом марш! - И пошел по гладкой санной дороге, выбитой сотнями ног, отшлифованной полозьями саней.

На горизонте всходила огромная багровая луна.

Повесив немецкий автомат на грудь и положив на него руки, Карпенко молча шагал впереди роты. Люди, тихо переругиваясь, побрякивая оружием, брели за своим командиром.

На рассвете нагнали хвост колонны. Она медленно втягивалась в село, так как передние задерживались квартирьерами, сновавшими верхами по переулкам. Указывая место заставам, проехал вдоль стоявшего обоза Базыма.

- Мне где остановиться? - спросил подошедший Карпенко.

- А где хочешь, - ответил Базыма.

Карпенко осел, и вдруг лицо у него сделалось жалобным, глаза заморгали. Базыма, никогда не видевший на лице Карпенко такого выражения, не выдержал и улыбнулся:

- Твое дело вольное, казацкое... Что, мол, хочу, то и делаю, - и начштаба перетянул коня нагайкой. Конь с места взял галоп.

Третья рота разместилась на окраине. Хаты были скверные, их не хватало. Теснота страшная. Привилегированным третьеротцам это казалось вдвойне нестерпимым.

- Во, братцы, камуфлет! - рассуждал Мудрый. - Чего же нам делать!..

- Карпо придумает что-нибудь, - убежденно говорил Шпингалет.

- Придумает, смотрите - позеленел весь. Не ест, не пьет, рассуждал Намалеванный.

- Пойду в разведку, - собрался Мудрый. - Погляжу, что там дед Ковпак с комиссаром маракуют насчет нашей дальнейшей жизни.

- Верно, давай сходи, - согласились ребята.

Когда ушел Мудрый, все немного приободрились. Все-таки была надежда на какой-нибудь выход. Неизвестность - самое тяжелое наказание для людей действия и сильной души.

Мудрый действовал осторожно. Остановился возле часового, закурил и завел дальний разговор о том о сем. Угостил часового мадьярской пахитоской, которую тот спрятал в карман.

Базыма подмигнул комиссару, указывая кивком головы на окно.

- Разведка, - усмехнулся Руднев.

- Боевая?..

- Нет, пожалуй, им не до боя теперь!

- Не говори. Могут еще в наступление пойти. Народ молодой, горячий.

- Ну что ж, отобьемся.

Мудрый вошел и лихо, с вывертом, козырнул.

- Ну-с, вольные, казаки, как живете? - спросил Руднев.

- Ничего-о, товарищ комиссар, Семен Васильевич.

- Так-таки и ничего?

- Не так, чтобы ничего, а все ж таки...

- Одним словом, ничего себе, - засмеялся Базыма.

- Ага, вот именно, - смутился Мудрый.

- Какие планы на дальше?..

- Какие уж тут планы!.. - вздохнул Николай.

- Что ж так? - уже без насмешки, а просто и задушевно спросил его Руднев.

Мудрый недоверчиво взглянул комиссару в глаза. Руднев смотрел серьезно, но участливо. Мудрый всем телом подался вперед...

- Ох, и не говорите! Я вам одно скажу, товарищ комиссар, Семен Васильевич. Страшная штука танк...

- Страшная... - задумчиво, покручивая ус, сказал Руднев.

- Но еще страшнее душа человеческая...

- Особенно, если душа эта как дикий конь и разум ею не управляет...

- Ага, понял... Мозги человеку вроде уздечки. Вот нашего брата надо крепко зануздать, да шенкелями, шенкелями...

- Ну пошел, закрутил, замолол! - вздохнул Базыма. - Ох, и горазд ты, парень, языком молоть, в душе ковыряться... Ни дать ни взять Колька Шопенгауэр.

- Ага!.. А кто же такой с немецкой фамилией?

- Был такой философ...

- А-а, философ, понятно...

- А как командир ваш?

- Убивается...

- Плохо, - сказал Руднев.

- Вот и мы все думаем, что плохо, - оживился Мудрый. - А нельзя нам, товарищ комиссар, Семен Васильевич, об этом инциденте забыть? Вроде ничего не было...

- Забыть нельзя... - Руднев помедлил. - Исправить можно.

- Можно?! - обрадовался Мудрый.

- Нет ничего невозможного на свете, особенно для большевиков.

- Ну, какие мы большевики...

- Повторяю - ничего невозможного для человека нет.

- Это что же, так можно и Карпо передать?

- Можно передать, - внушительно ответил Руднев.