Люди с чистой совестью

— Иваночко, — ответила женщина, прижавшись к гуцулу.

Но я никак не мог решить, что за люди перед нами.

— Это муж ваш?

Мне показалось, что она назвала его по имени, так, как привыкла называть дома, ласкательно. Но выяснилось, что зовут его Михаил. А Иваночко — их фамилия.

Еще днем разведчики договорились, что оставят у ник раненого партизана. В недостроенной халупе на чердаке уже была приготовлена для него постель.

Но я все еще колебался. Шуба Ковпака окончательно решила дело. Хлопцы притащили ее и, как в меховом магазине, вывернув полы, показывали товар. Накинув ее на плечи гуцулу, Володя Лапин уговаривал:

— Бери! Знаменитая шуба! В ней сто лет проживешь!

Вдруг гуцулка умоляюще сказала мужу;

— Не бери, Михасю! Где же это видано, чтобы мы, Иваночко, за добрэ дело гроши или друге якое майно [имущество] брали. Отдай хлопцам кожушину…

Я увидел, как Михась без сожаления сбросил шубу с плеч на руки Лапина. И решился.

2

Через десять минут наша колонна перешла Прут по узким пешеходным мосткам. Мы попали на каменную, сложенную из широких плит лестницу, которая вела к шоссейке. Сквозь удаляющийся шум реки из–за поворота доносилось сердитое урчание моторов.

Машины шли с интервалами в двести — триста метров. Пробравшись к шоссе, я увидел, что немецкой колонне нет конца. Мы и так потеряли много времени. Дал команду:

— Перебежками — через дорогу!

Группами по двадцать — тридцать человек мы «форсируем» шоссе в середине районного центра Ланчин, в интервалах между машинами генерала Кригера.

Удалось проскочить, не вызвав тревоги.

Пройти железнодорожный путь было уже совсем легко.

Тропа привела нас к глубокому оврагу.

Несколько вьючных коней, которых мы взяли для того, чтобы везти на них груз и могущих сидеть на лошади легкораненых, сильно сковывали движение.

Вот и сейчас. Через овраг перекинули два бревна. Препятствие это легко преодолеть человеку. Но лошади упирались и не хотели входить на шаткий мостик. Опытные ездовые, завязав им глаза, проводили по одной; но последняя, не удержавшись, сорвалась в овраг. Пройдя полкилометра, Войцехович вспомнил, что конь, упавший в овраг, был с седлом. Пришлось гнать ездового назад с приказом снять седло. Конь в овраге — не улика. Оседланный же конь завтра на рассвете привлечет внимание жителей Ланчина и покажет противнику наш путь. А сейчас наша общая и главная забота была — получше замести за собой следы.

Пройдя железную дорогу, мы вышли в чистое поле. Идти было легко, хотя местность все время небольшим подъемом уходила от Прута на север.

В степи трещали цикады, звезды казались ласковее. Воздух был плотен и весом, вдыхать его сладостно, словно пьешь густой медовый напиток.

— Прибавьте шагу! — весело раздавалось по колонне.

С удивлением заметил, что команда эта, в горах дававшаяся только для того, чтобы люди не валились с ног, теперь исполнялась безукоризненно: люди действительно прибавили шаг, послышались веселые восклицания, и все чаще передавалась по колонне шутливая эстафета, прибаутка Федора Карпенки: «Ну, теперь хоть и умереть, но на ровном месте».

Сельцо обозначено на карте одно, а на самом деле их оказалось два: Горохолына–лис и Горохолына–поле. Словно коварная судьба говорила: налево пойдешь — лес дремучий, направо — степь зеленая, а позади Карпатские горы. Мы выбрали Горохолыну–лис.

Рассвет застал нас на подходе к лесочкам, обступившим сельцо Горохолына. Зацепившись за опушку, мы дали передохнуть людям часок–другой.

Лес под Горохолыной густой, дремучий. Растет он на торфяном и песчаном грунте. Мы уже отвыкли за время карпатских скитаний от тенистых, влажных лесов. Здесь нет ни камешка, ни ручейка, а только высокая трава и огромные ели. Даже коренные волжане и уральцы за последний месяц привыкли называть их «смереками».

Мы с Мыколой и Васей ждали преследования. Подготовились к бою, выбрали место для обороны. Позаботились и об отходе. Но вот уже девять, десять часов утра, а противника нет. Вот и двенадцать часов, а боя все нет. Лишь ежечасно шли звенья самолетов туда, в горы, где мы бились все эти дни. Туда, откуда в звездном порядке разошлись и остальные пять групп.

И в том, что впервые за последний месяц вокруг нашего отряда только тишина и пение птиц, было что–то тревожное. Тишиной нас не обманешь. Тем более что гул самолетов напоминал нам: это Ковпак и Павловский, Кучерявский и Матющенко отвлекают немцев от нас.

3

Под моим командованием была третья часть 1–го батальона Путивльского отряда, то есть 5–я и 6–я роты полностью и остатки давно спешенной «иисусовой конницы» Саши Ленкина. Главную штабную разведку при дроблении отряда на группы с Ковпаком и Павловским, словно буханку черного солдатского хлеба, поделили на три равные части. С этим войском и очутились мы на равнине. Кроме Войцеховича с нами шли такие проверенные командиры, как Ленкин, майор Дегтев — командир 6–й роты, и командир 5–й роты Степан Ефремов, Лапин, Сердюк, Антон Петрович Землянко. На них я надеялся крепко.

И больше всех — на комиссара Мыколу Москаленко и начштаба Васю Войцеховича.