Люди с чистой совестью

— Будем думать, что все–таки наша сверху, — ответил Вася. — Тем более, что потери хорватского батальона только убитыми, большую часть которых я лично видел, не меньше тридцати человек. Это кроме раненых. У нас же только у Кульбаки убито два бойца. Ранен политрук Исацкий, тот самый, кого мы приняли за комиссара, и разведчик Мизерный. Оба в ноги. Оба разрывными, с переломами. Тяжелые ранения.

— Да, все же будем думать, что наша сверху. Так легче.

И снова, набирая ход на север, не глядя на все удаляющиеся вспышки ракет позади, — рысью на север.

— Опасается нападения. Ишь.ты, светит как, — бурчал недовольно Ленкин. — Напоролись бы вы на нас два месяца назад — полетели бы от вас перышки!

— Ничего, Саша! И так неплохо.

— Ба, выскочили. Но що я вам скажу, товарищ командир.. — Надоела мне эта заячья тактика.

— Так что, может, повернем обратно на Карпаты?

Молчание. Звон стремян.

— Не… Давайте пока не надо. До сих пор меня мутит от них. А я вроде не самый боязливый в нашем кооперативе.

— Ну не надо — так не надо, — согласился я с доводами Усача.

12

Задача этой ночи была проста: уйти как можно дальше от границы — «дистрикта».

Рассвет застал нас недалеко от станции Лановцы, той самой станции на дороге Тернополь — Шепетовка, которую мимоходом, по пути на Карпаты, ковырнули мы накануне Скалата.

Для дневки попался лесок — кругленький, небольшой, но с естественным окопом. Это была, видимо, помещичья роща, и панок окопал ее, предохраняя от крестьянского скота.

С утра нащупалась разведка, но не немецкая. Совсем другого рода. Чувствовался переход границы. Разведка была полицейская. Нагловато подойдя на расстояние слышимости голоса, они что–то кричали. Я вышел на линию обороны. Вспомнился Черный Ворон и другие… Но теперь они вели себя нахальнее, угрожали и предлагали сдать оружие.

Переговоры кончились тем, что Сердюк схватил ближайший пулемет–дегтярь и выпустил полдиска. Парламентеры удалились. А спустя час появились немецкие «стрекозы». Бомбили наудалую, «по площадям». Хотя «площадь» была не так уж велика, но вреда от самолетов не было никакого, кроме разве того, что они не давали нам отдыхать: приходилось держать людей начеку.

Враг не наступал.

— Тесно связаны с немцами. Уже успели вызвать авиацию! — ворчал Сердюк.

Сомнения рассеялись быстро. В роту Бакрадзе прибежала дивчина. Испуганная и путаная ее речь смутила Давида. Он сам привел ее ко мне.

— Командир, поговори с этой девчонкой. Что она говорит! Ты послушай…

— А что говорит, Давид?

— Да говорит, что она партизанка. Я ее спрашиваю: какой отряд? Она говорит: Мельника. Какого такого Мельника? Говорит: полкового комиссара. Откуда здесь полковой комиссар? Говорит: из партизанского края пришел. Как так пришел? Говорит: рейдом пришел. Куда рейдом? Каким рейдом? Говорит: в Винницу рейдом пошел. Ничего не понимаю! Допрашивай сам. Я пошел на оборону.

Полковой комиссар Мельник, старик, приблизительно одних лет с Ковпаком. Пришел из–под Брянских лесов вместе с Федоровым. Встретились мы с ним впервые в «мокром мешке». Встретить на юге, под Проскуровом и Тернополем, нам казалось возможным кого угодно: Сабурова, Андреева, Бегму, Олексенко, Шитова, но только не Мельника.

Девушка была совсем молодая, зеленая. В отряде только с начала рейда. Знала она очень немного. Кроме Мельника, командира всего соединения, и своего командира взвода, не могла назвать никого. Но все, что она говорила, было похоже на правду.

Мельник вышел в рейд по тому же плану, по какому двинулся на Карпаты и Ковпак. Вышел, правда, недели на две позже нас. Но смелым и дерзким был этот рейд. Направление его было на юг от Шепетовки на Проскуров — Хмельник. Мельнику удалось достичь ставки Гитлера на Восточном фронте под Винницей. Он растревожил эту огромную гитлеровскую навозную кучу. Конечно, под Винницей ему всыпали по пятое число. Соединения авиации и мотомехчастей растрепали отряд в трех–четырехдневных боях.

Дальше Мельник, огрызаясь от наседавшего врага, стал отходить на запад.

Сравнивая его рейд с Карпатским рейдом Ковпака, мы и позже с уважением и гордостью за наших стариков думали о них. Героизм офицера — в его инициативе. У одного и другого настоящей большевистской инициативы было достаточно.

Эти мысли отвлекли меня было от расспросов партизанки Мельника. Под Збручем девушка отстала от отряда при выполнении задания. Пробираясь к своим одна, без оружия и документов, она жила у крестьян. Ее задержала полиция, как беспаспортную, не подозревая, что она — партизанка; она стала работать уборщицей у начальника жандармерии, надеясь таким образом стать полезной отряду. Но у нее не было связи. Узнав о нашем продвижении и услышав знакомое имя Ковпака, девушка решилась бежать к нам.

— А сколько времени как ты в жандармерии?

— Вторая неделя.

— Что делала?

— Подметала, мыла полы…

Кое–что полезное она сообщила нам. Мы оставили ее у себя, поручив, кому полагалось, проверить ее поведение в отряде.

Я лично верил ее рассказам о смелом рейде полковника Мельника и, как показало будущее, не зря.

13