Люди с рюкзаками

Апарты были оккупированы. Их дети играли прямо в коридорах, на пыльных улицах, в грязи, без возможности выйти во двор или парк, потому что урбанистичная застройка их нового дома отличалась от привычной. Все это было настолько ретро, что даже казалось по-своему нормальным. Но для здешних это было похоже на старый-добрый социально-экономический кризис. И не важно, что на этих детях были Nike, они явно жили неблагополучно. Их выдавала надменность и глаза. Глаза, не доверяющие никому.

Большие и маленькие города сбрасывали неликвидную или слишком дорогую аренду на ничего не подозревающих новичков. Эмигранты обращались к другому государству за убежищем, но мало кто из них считал, что кто-то им в чем-то помог. Каждую победу, заключенный контракт и вид на жительство они принимали на свой счет, а каждое их поражение всегда было виной внешних антигуманных или хаотичных сил.

Были и те, кто был настолько благодарен, насколько благодарна женщина, думающая, что потеряла двоих детей в автокатастрофе, получая в одеяле от спасателей младшего – розовощекого и живого. Открытому сердцу их не было предела. Они благословляли всех и каждого (клерка, адвоката, риелтора и дворника, что указал путь к миграционному офису) как близкого родственника, так как они точно знали, что здесь обретают новую семью. Многие из таких становились верующими. Или, как минимум, начинали по-настоящему, первый раз в жизни верить в человечность.

Море их встречало мягким приливом, горы – дивным сосновым воздухом, столовые манили вкусным жареным мясом с баклажанами и аппетитным гарнирами с подливами, рыночные лотки радовали дешевыми и супер-спелыми фруктами. Они плавали, гуляли, узнавали мир, радовались новому и постоянно чему-то учились. В их сердце не было горечи, они себя не жалели и никого не винили.

Бытовые шероховатости они воспринимали как статичную данность эмигрантской жизни, а само наличие работы считали настоящей удачей. Для таких людей мир, приобретший теперь черты настоящего тропического рая, всегда будет местом для созидания, куда бы они ни пошли дальше. Но именно эти никуда уже и не собирались.

Диаспоры тем временем активизировались, придумывая все новые и новые схемы предоставления услуг, которые многими здешними специалистами делались за куда меньшие деньги. Для тех, кто уповал на говорящих с ними на одном языке старожилов, было предусмотрено много как ловушек, так и приторно сладких угощений. Зависимые от чужих советов и мнений, некоторые останутся с этим на долгие годы.

Солнечные дни сменялись облачными, а Татьяны, Светланы, Галины, Регины – женщины сильные, волевые, знающие свое дело – продавали это и продавали то, советовали и причитали, как матушки, сворачивая весь мир новоприбывших мигрантов в нужное им русло – туда, где, якобы, дешевых квартир уже не осталось и за все нужно платить.

Некоторые из тех, кто жил тут 10 или 20 лет, делали все от чистого сердца, помогая, советуя, тратя время и силы на преодоление чужого кризиса. Но, как правило, потом жалели, получая в ответ совершенно не то добродушное отношение, на которое рассчитывали, и навсегда прекращали новые контакты. Большая часть буквально пугалась аморальности новых друзей, которые говорили о страшных вещах абсолютно будничным тоном. Например, смеясь, изучали подступы к здешним 18-летним девушкам. И ты сразу вспоминал прошлое. И ты сразу понимал, кто они такие на самом деле.

Придумывая оправдания всем сказанным словам, растраченной открытости, расистским высказываниям, шовинизму, пренебрежительному отношению, ты был втянут в пучину того, что никто из нас, находясь в поле их влияния, не мог контролировать – призраков прошлого.

Как правило, только те, что начинали паразитировать на местных, считали, что наличие диаспоры – это однозначно хорошо. На самом же деле она неизбежно утягивала обратно – в места, из которых мы давным-давно выбрались своими собственными когтями.

15

Для местных, уже бывалых, из тех, что в своем уме, все перевернулось тогда, когда они начали слушать разговоры новоприбывших. Как дети обзывали матом родителей, как родители били детей, как на плач жен и младенцев никто не обращал внимания. Кошки, которые не хотели, чтобы их гладили – нарекались предателями и дезертирами, а здешние дети обзывались словами, указывающими на их расовую идентичность.

Эти слова были слышны отовсюду и повергали в шок. В этих семьях не было ни достаточно патриотизма, ни достаточно либерализма, чтобы составить о них четкое мнение и поставить на место. Дома они паразитировали на одной нации, а теперь – пытались на другой, и все это понимали. И ничего с этим поделать было нельзя.