Люди с рюкзаками

Волна повышения арендной платы и коммунальных услуг, что прокатилась в 2022 и 2023 году – от Великобритании до Австралии, от Италии до Турции, от Канады до Аргентины – в каждой стране часто связывалась с уже существующими проблемами. В США говорили о гигантах арендной недвижимости, в Испании – о пустующих домах и квартирах, кто-то винил конкретных политиков прямо перед выборами, кто-то даже своих родителей, в Турции и Греции – оппозиция приписывала все золотым визам и мигрантам. Многие видели основную проблему в снижении темпов строительства нового жилья. Другие – в AirBnb и краткосрочной аренде. Где-то кризис усугубился на фоне природных катаклизмов. Некоторые муниципалитеты в срочном порядке начали восстанавливать пустующие (изъятые, оставленные) дома, которые ранее были брошены на произвол судьбы.

Людям приходилось переезжать в более дешевые города (и из-за этого рушилась их социальная жизнь, а иногда и карьера), маленькие квартиры (и распродавать мебель, которая туда не помещалась), другие страны. Истории о паре из Австралии, которая зарабатывает 100 000 долларов в год на двоих и все равно живет в палатке, потому что квартир в аренду просто не осталось, стали типичны.

Риелторы притворялись нейтральной стороной, беря бешеные комиссионные с новой арендной платы и не понимая, что получать за один день месячную зарплату обычного человека – это не нормально. Даже если вы сделали макияж и надели костюм за 2 000 долларов.

В то время как обычная арендная окупаемость недвижимости вращалась вокруг 25 лет (от 20 до 30 лет в разных странах), даже учитывая возросшую стоимость конкретного объекта из-за инфляции, владельцы квартир и домов ставили ренту, эквивалентную окупаемости за 15 или 20 лет. Все игнорировали самый явный факт – личности самих людей, которые выселяли других и устанавливали новую цену и на продажу, и на аренду.

Никто не хотел верить, боялся, что это окажется единственной правдой, и что они – настоящие жертвы. Что на фоне снижения собственного уровня комфорта власть- (недвижимость-) имущие просто в конкретный момент решили стать феодалами. Просто потому, что они всегда ими и были. И теперь вспомнили свою истинную сущность.

11

Но предавали не только незнакомцы, но и люди, которых они знали много лет. Всех наказывали по-своему – одним отзывали согласие на удаленку, увольняли, запугивали, принижали. Жены бросали уехавших мужей, оставляя детей и имущество себе, несмотря на все былые договоренности. Девушки, что поехали вслед за первой любовью и обнаружили рай в шалаше обнажающе бесчеловечным и черствым, возвращались к родителям. Родители бросали детей. Дети бросали родителей.

Домашние конфликты у кого-то совсем было утихли на целый год, но у большинства, уже имеющего проблемы разных видов агрессий, стали основой жизни. И море, пальмы, ощущение судьбоносности, проблемы, которые одних сплачивают – не могли никак спасти тех, кто оказался в такой семейной ловушке. Их жизнь стала еще более несносной, и на фоне южных пейзажей это было заметно всем прохожим, кто так никогда не жил, или тем, кто помнил, как это бывает.

Пассивная агрессия виднелась в семьях настолько щемяще знакомо, что хотелось отвернуться. Во всех печальных глазах миленьких 25-летних девушек, что шли по проспектам, набережным и паркам с одинаковым выражением лица – глядящим в никуда, побитым, терпеливо выжидающим в стыде, пока их мужчина перестанет учить их жизни прямо на улице, указывать им что делать, напирать, доказывать, пудрить мозги, пересказывать статьи с передовыми идеями, объяснять основы жизни и правила выживания в этом мире. Или просто практически дословно пересказывать очередные 5 часов бесполезного серфинга в Интернете.

Это было так типично, так эталонно, и их было так много – токсичных пар, где женщина постоянно, часами, день за днем, выслушивала лозунги, умные мысли, гениальные выводы и манифесты мужчины, который с утра до вечера сидел в интернете и даже не был ни сформировавшейся личностью, ни самодостаточной единицей общества – что становилось не по себе. До такой степени, что было сначала грустно, потом отвратительно, а потом – опять становилось страшно, как в былые.

В таких «семьях» нервозность и стресс, которые были всем уже почти привычны, переходили в нервные срывы и панические атаки. В балийских бунгало, в стамбульских апартаментах и на черногорских виллах они переживались тихо. Упоминать о них было потом не принято. Об этом не говорили, как в принципе и всегда. Но теперь оторванные от всего мира жертвы обоих полов становились рабами принятых ими поспешных решений совместного переезда. В то же время десятки тысяч, оставшись на родине, вздохнули с облегчением, освободившись от подобных партнеров, которые уехали.

12