Люди с солнечными поводьями

– А ведь я сполна изведал все лихие испытанья… Как меня ты истязала! Выжала все человечье, выварила все сырое, добродушное спалила! Гнула-рушила сильнее, чем теперь я гну-ломаю этот тальниковый хворост! Голову мою немую с выколотыми глазами, высверленными ушами насадила ты на веху, чтоб ее лупили бури и раскалывали громы… По восьми ветрам метнула плоть мою хвостатым тварям, ненасытным, как щурята… Голые пустые кости склеила слюной тягучей с новою холодной плотью, под луною на ущербе опустила в реку мертвых, что течет туда-обратно с волнами жары и стужи… Ну и что сегодня толку? Ведь пропал джогур бесценный, слабость прежняя вернулась!.. На моем тордохе ветхом пыльная полынь ершится, будто горестная прядка на затылке сластолюбца! Нечего на плечи кинуть, нечем распотешить горло! Из протухшего Диринга неживую пью водицу, туеска поднять не в силах, голову бессильно свесив, как изъезженная кляча…

Сордонг оглядел в просвет нижнее отверстие верши, связанное короткой воронкой. Горестно сморщенное лицо его разгладилось: остался доволен работой.

– Только, матушка, не думай, что тебе не благодарен и по-черному ругаю. Ты, быть может, не поверишь, но приятно вспомнить нынче те ужасные страданья… Ты джогур мне подарила! Дар любимый, страсть и счастье, память нежную о коем унесу в Жабы́на[48] топи… Научила ты шамана двум двадцаткам превращений, трем двадцаткам заклинаний, языку божеств и духов, сладкозвучному, как песни! Зоркие обрел я очи, тонкий слух и хвост палящий, легкое дыханье мысли, поднимающее кверху, опускающее книзу! Ты приставила мне щуку – зверя чародейской силы мерой в три ручных размаха. Мог я, в щуку обратившись, плавать в реках и озерах всей долины и предгорий!.. Показала ты мне древо, битое огнями молний, чтобы сделать обруч бубна, крестовину, колотушку, подгоняющую в пляске. Кузнеца нашла с наследным, подобающим джогуром в дальнем северном аймаке – он сработал амулеты. Ты швею мне подсказала, смастерившую одежу ведовскую для камланий…

Погладив живот, Сордонг продолжил льстивым голосом:

– На богов не уповаю, в лени-сытости живущих, в окружении прислуги посреди лугов нетленных. Боги по земле не ходят, дабы здесь не оскверниться. Можно ли брезгливым верить, доверять высокомерным? Лучше, мать суровых духов, на тебя питать надежды…

Внезапно он замолчал, беспокойно завертел шеей и, прислушавшись, окаменел. С улицы донесся негромкий стук: кэрк-кэрк-кэрк! Дверь землянки тихо открылась. Кто-то вошел. Некоторое время старик сидел, не шевелясь, не дыша, точно умер. Затем тихо застонал и вобрал голову в плечи.

* * *

Молчание не могло продолжаться вечно.

– Ну вот и свиделись, Сордонг.

Зрачки в белых глазах странника мерцали красными угольями, обжигая наклоненный затылок хозяина и лопатки сквозь истрепанную одежду.