Люди с солнечными поводьями

Растопив камелек, старик подвесил к огню котел с водой для размачивания подсохших прутьев. Упарившись в кипятке, они станут гибкими, как веревки. Уже не сломаются коленцами в перегибах, не расщепятся на косо срезанных концах. Свяжет Сордонг широкую крепкую вершу и наловит в озере Травянистом много гольяна, покуда рыбешка не уснула к холодам. А может, поставит вершу на Большой Реке. Сначала, конечно, попросит благословения у бабушки-реки, у гордого духа ее, собирающего дань душами утопленников. Потом выберет хорошее место, сделает из лиственничных охвостьев решетчатую городьбу с проемом и закрепит в него вершу. Косяки мелюзги-тугуна, вестимо, вылетят вон, но испуганные преградой крупные окуни замечутся, вовлекутся в проем втягивающей быстриной. Если повезет, налимы попадутся. Тоже, поди, еще не ударились в спячку, спешат наесть мяса на зиму. Оно у налимов жесткое, волокнистое. Из-за того, говорят, что едят уходящих на дно… Можно поменять печень-максу на медвежью желчь у охотников для лечения недужного желудка, на молоко у хозяек Крылатой Лощины… Ах какая же вкусная и жирная налимья макса, на языке тает!

Сордонг облизнул все еще грязные губы. Умыл лицо, прочистил крючковатый нос. Тщательно прополоскал рот, прежде чем отпить из успевшего забурлить горшка.

– Вот тебе, мать мудрых духов, – проговорил, потягивая кипящий у губ чаговый взвар. – Прихвати березы силу да иди к себе обратно. Из послушного питомца ты посмешища не делай, не позорь перед долиной… Разве я в долгу останусь? Отплатить готовлюсь щедро, матушка, тебе за годы колдовского воспитанья…

Отхлебнув немного, отложил горшок со снадобьем. Свалил перед камельком горячие смягченные прутья и уселся поудобнее. Пальцы принялись за привычную работу, плели-вили нехитрую вязь, и сами собой слетали с губ слова под слабый лепет притихшего пламени:

– Помнишь, был каким я чахлым, немощным до зрелых весен неприкаянным бедняжкой? Лица воротили девки! Ты одна в том виновата, зов твой темный, запредельный… Из-за этого хворали и душа моя, и тело… Ты взяла больную душу, завернула в шкуру щуки и в гнездо с кольцом из меди злополучного впихнула…

Старик настороженно обернулся, словно кто-то мог его услышать. Прошептал на простом языке, будто секретничая с невидимым собеседником:

– Никто не знает, что я, как прожорливый птенец кукушки, лежал в гнезде на шестом западном суку сосны, где растут шаманы со средним джогуром… Чтобы люди не догадались, я приделал к бубну девять гудящих рожков. Народ думал, что я жил на последней девятой ветви великих кудесников, но проклятые Сарэл с Терютом и удаганка Гуона – знали! Они смеялись над моей тайной. Не стали разоблачать в обмане, но какую же я терпел от них большую обиду!..

Проглотив застрявший в горле слезный ком, он вновь обратился к матушке: