Люди скорой. Честные истории о том, как спасают жизни

Джеремайя повесил кобуру на пирамидку на краю обрыва так, чтобы она смотрела на восток. А потом он очень аккуратно посадил Молнию внутрь. Маленькие ручки опирались на край кобуры, и фигурка видела горы. Так хотел бы Джонатан.

Джеремайя повернулся, чтобы уйти, но остановился, увидев револьвер.

Оставалось еще одно дело.

Рядом с первой пирамидкой он построил вторую, побольше. В основание ее он положил револьвер. Так хотел бы его отец.

Несколько минут он постоял между пирамидками, дотронувшись руками до их вершин и глядя на горы.

В темноте протрубил лось. Где-то далеко внизу, в каньонах, откликнулся другой.

Джеремайя подобрал рюкзак.

Пора было возвращаться домой.

* * *

Для некоторых горе – это болезнь, инфекция. Но для некоторых счастливчиков – это всего лишь пыль. И если пережить первую бурю, когда небеса темнеют и извергают потоки грязи, если пережить это, встать и отряхнуться, можно открыть нечто необыкновенное.

Пыль, которую оставило после себя горе, – это почва, земля жирная и плодородная, равной которой нет на нашей планете. Собери ее, сохрани в своей душе – и жди.

Чтобы появилось большое дерево, нужно сначала посеять семечко, а потом дать ему место для роста. Воспоминаниям о тех, кого ты потерял, нужно место, чтобы пустить корни. Дай горю время, и тогда оно даст тебе то, что ты ищешь – место для воспоминаний о дорогих людях, которые останутся с тобой навсегда, до конца твоих дней.

В этом цель и смысл горя.

Случай на горячем источнике

Двадцативосьмилетняя женщина утонула рядом со мной в горячем источнике. Я этого не заметил. Когда она вдыхала литры горячей воды на расстоянии вытянутой руки от меня, я безмятежно лежал на спине и смотрел на звезды, как астронавт, летящий по Млечному Пути.

Когда люди тонут – в двухдюймовой луже или в глубинах Тихого океана, – их убивает недостаток кислорода. Достаточно трех минут – 180 секунд. Уверен, что вы это отлично знаете. Я не раз стоял в приемном покое и думал, как тела, способные бороться с метастатическим раком, разъедающими плоть бактериями и даже тяжелейшими травмами, могут погибнуть всего лишь от чашки воды. Даже погруженная в воду салфетка выдержит дольше, чем человек.

Но когда рядом со мной утонула женщина, а я этого даже не заметил, я был потрясен. И вдруг я понял, что не до конца понимаю свою роль в этом мире. Я не был готов к такому. Совсем не готов. И это заставило меня задуматься.

За десять лет до этого студент-медик, проходивший у нас практику, спросил: «Если бы вам нужно было назвать самый важный для экстренной медицины навык, что бы это было?» Тогда я не смог ему ответить. Я пробормотал стандартные фразы о постоянной готовности, освобождении дыхательных путей, выявлении тревожных признаков – перечислил основные навыки экстренной медицины. Но собственный ответ меня не удовлетворил. В глубине души я понимал, что есть более глубокий ответ. В экстренной медицине есть нечто особенное, уникальное, только наше. То, в чем мы настоящие специалисты.

Тогда я не смог найти верный ответ. Кардиологи знают все про сердце, ортопеды – про кости, неврологи – про мозг. Что бы ни происходило в приемном покое, я точно знаю, что есть специалисты, обладающие более высоким уровнем навыков и знаний, чем мы. И неважно, сколько разных случаев было в нашей практике. Нам никогда не подняться до их уровня, потому что мы должны знать что-то обо всем, а не все о чем-то.

Может быть, мы просто мусорщики медицины? Может быть, мы всего лишь промежуточное звено между приездом в больницу и попаданием в руки настоящего врача? Я уже ни в чем не уверен.

Я перепробовал разные определения. Когда-то я сказал бы вам, что экстренная медицина – это умение лечить всех, сколь бы тривиальными или катастрофическими ни были их жалобы. Экстренная медицина – это сумма, итог семи тысяч ангин, миллиарда зубных болей в три часа утра и пятидесяти наркоманов, которые каждый год появляются на День независимости, пытаясь выманить из тебя хоть какие-то препараты.

Но потом такое определение перестало меня удовлетворять. Приемный покой – это не сумма слагаемых, точно так же как человек – это не сумма рук, ног и внутренних органов.

Потом я стал думать, что экстренная медицина определяется сменной работой. Ночи и дни, которые постоянно сменяют друг друга. Понемногу они становятся привычными, как монетки в кармане. Несколько сотен смен – это мелочь, но пятнадцать лет такой работы начинают сказываться на суставах. А монетки постепенно превращаются в тяжеленные кирпичи.