Люди сорок девятого (СИ)

Пока Линдейл ждал их, он при помощи Арканзасской зубочистки соорудил себе пончо из одеяла покойного, теперь, надев его на себя, нахлобучив на голову широкополую шляпу и прихватив сумку, мужчина выбрался из укрытия и направился к давно примеченному лесному озеру. Там, удобно устроившись под нависающим над водой берегом, Джон с удовольствием съел еще немного все еще теплой крольчатины, запил холодной водой, а затем, убрав мясо, занялся главным. Склонившись к прозрачной поверхности озерка, он сперва долго рассматривал свое отражение в нем: загорелая до кирпичной красноты кожа, длинные волосы, лохматая длинная борода... За время изнуряющей игры в прятки в этих горах он изменился: щеки и глаза ввалились, черты лица заострились, и сквозь них ясно проступила четвертинка индейской крови. Джонатан начал с того, что обрезал бороду и усы, а затем аккуратно побрился своим ножом. Ветер шумел в верхушках огромных сосен, напоминавших Линдейлу деревья его детства, и звук этот, сливающийся с пением птиц, заставил Джона на мгновение замереть с лезвием в руке и прислушаться к музыке, существовавшей с начала времен. На некоторое время он потерял ориентацию во времени и пространстве; после долгой изматывающей игры на выживание, он, будучи мертвым, получил возможность ненадолго забыть об опасности и увидеть окружающий мир. Сосны, пронизанные золотыми столбами солнечного света, напитанные его жаром, истекающие густыми каплями неповторимо пахнущей и мгновенно густеющей смолы. Их длинные мягкие иглы, устилавшие мелкий белый песок, дававший им жизнь, тонкие прозрачные чешуйки коры на прямых стволах, пепельных внизу... "Как спокойно..." - подумал Джонатан. - "Как спокойно быть мертвым..." На мгновение он прижал к горлу лезвие "зубочистки", ощущая его приятную прохладу, напомнившую воду глубокого озера, потом, не сдержав вздоха сожаления, отвел в сторону. Поддаться искушению сейчас означает проиграть, это будет значить, что они все же одержали над ним верх, не прилагая особенных усилий. Преодолевая охватившую его расслабленность и нежелание двигаться, Джонатан склонился к воде и поглядел на свое отражение в ней. Белая кожа, обнажившаяся под растительностью на его лице, вовсе не порадовала, да и с волосами надо было что-то делать, но он решил отложить это на потом и оглядел одежду. Здесь, кажется, было все в порядке: башмаки Джон заменил мокасинами в самом начале игры - они оставляли слишком заметный след, пончо из одеяла охотника за вознаграждением выглядело достаточно потрепанным, да и шляпа в порядке... Линдейл поймал два утиных пера, плещущихся в небольших волнах, наплывавших на песок, и заткнул их за шнурок, повязанный вокруг тульи. Теперь волосы. Он быстро собрался и, неслышно ступая по опавшей листве, будто большая хищная кошка, побежал прочь.

Джонатан Линдейл направлялся к разрушенной хижине, служившей когда-то пристанищем для путников, по той или иной причине оказавшихся в этих краях. Построил ее какой-то старатель еще до того, как здесь начались разработки материнской жилы; он понемногу добывал серебро, выступавшее на поверхность, и давал приют редким трапперам и золотоискателям, пока один из таких путников не нашел хижину пустой. Никого это не удивило, несмотря на то, что все вещи были на месте. Возможно, обитатель этого одинокого пристанища действительно ушел оттуда взяв серебро и немного еды, соскучившись по обществу и большим городам, а может, блуждая по лесу он сломал шею или повстречал хищника - двуногого или четвероногого - какая разница? Гадать не имело смысла: на Западе люди часто пропадали без следа... Время шло, хижина, где по-прежнему раз или два в год останавливались путники, не бравшие на себя обязанность ремонтировать ее, начала разваливаться. Годы и стихия постепенно стирали дом с лица земли, пощадив только сложенный из камней очаг с невысокой трубой. Это место напоминало Линдейлу дом, каким он застал его, вернувшись с четырехлетней войны, и он не любил здесь бывать, но сейчас это было необходимо. Сверху труба была прикрыта плоским камнем, укрепленным на четырех опорах, чтобы сильный дождь не проникал в очаг через нее. Был теплый вечер; солнце уже скользнуло ниже вершин деревьев и просвечивало теперь сквозь них сбоку, роняя на стволы последние отблески золота. Оглядев остатки хижины, Линдейл был полностью удовлетворен: в трубе и очаге было полно копоти, а потому он аккуратно полез в печь и набрал черную густую сажу в пустой кисет охотника за вознаграждением. Дождя, вроде, не предвиделось, поэтому Джон решил использовать эту краску сейчас, до того как полностью стемнеет. Устроившись возле родника, бившего возле хижины и все еще аккуратно обложенного камнями, из которых вытекал и спешил дальше неглубокий ручеек, Линдейл принялся мазать волосы сажей и остановился только тогда, когда они стали совершенно черными. Закончив, Джон перевязал волосы полосками кожи в две косы и оставшуюся краску растер по незагорелому низу лица и шее. Взглянув в родник, парень остался доволен: теперь он был готов идти в город.