ЛЮДИ СОВЕТСКОЙ ТЮРЬМЫ

"Больше года копались мы кротами под Кремлем. Вырыли восемь огромных пещер и между ними подземные ходы. Каждая пещера отдельным ходом соединялась с кремлевскими палатами. Трудились мы по-стахановски, поскольку нам было обещано, как знатным кремлевским землекопам, освобождение и восстановление в правах после конца работ. Работа производилась в две смены, — по 12 часов каждая, — без выходных дней. Ели и спали мы в тех же казармах, что спервоначалу были отведены для нашего жительства. В Кремль катались ежедневно в воронках"…

— Что же вы под Кремлем рыли? — не в силах сдержать любопытство, перебиваю я его рассказ.

— В точности мне неизвестно. Люди сказывали, будто убежища от вражеских бомб с самолетов, — отвечает он.

— Ну, рассказывайте дальше.

— Да что ж тут еще рассказывать? Как наша землекопная работа кончилась, то нас, заместо освобождения, постреляли…

В 1936 году по Москве, а затем и в других городах Советского Союза распространились слухи о строительстве под Кремлем огромных убежищ от авиационных бомб и газов. Рассказ Вавилова подтверждал эти слухи. По его словам, подкрепленным клятвами, все кремлевские землекопы, вместе с прорабами и бригадирами, были расстреляны. В живых остались лишь несколько инженеров-энкаведистов да Трофим Вавилов.

После окончания работ землекопов, группами в 50-100 человек, начали вывозить по ночам, будто бы, для освобождения. Это было "освобождение" по-чекистски. Людей отвозили в лес, приблизительно за 60–70 километров к северо-западу от Москвы, там расстреливали и зарывали.

Трофиму невероятно посчастливилось. Во время расстрела его только ранили. На рассвете он очнулся в братской могиле, лежа на куче трупов, присыпанных сверху тонким слоем земли. Пуля из нагана засела в его шее сбоку, ниже затылка. Кое-как он выполз из могилы, обвязал шею оторванным рукавом рубахи и пошел, куда глаза глядят. Ничего не соображая, потрясенный пережитым ужасом, добрался до Москвы. Бродил там по улицам несколько дней, спал в асфальтовых котлах и каких-то подвалах. Случайно встретился с урками и они ему помогли: достали фальшивый паспорт и свели к своему "урочьему хирургу", который искусно извлек пулю из раны и залечил ее.

Оставаться в Москве Вавилов не рискнул и уехал на Северный Кавказ. Здесь по фальшивому паспорту прожил полгода, работая грузчиком на железной дороге. В один субботний вечер он зашел подстричься в вокзальную парикмахерскую станции Минеральные воды.

— Отчего у вас такой странный шрам? — спросил подстригавший его затылок парикмахер.

Побледнев и растерявшись, Вавилов пробормотал:

— Н-не помню… С детства… Предчувствуя опасность, он прямо из парикмахерской поспешно направился в зал билетных касс и купил билет в первый поезд, идущий в Кисловодск, рассчитывая оттуда бежать в горы. За две минуты до отхода поезда беглеца арестовали. Парикмахер оказался сексотом НКВД.

В тот же вечер Трофиму Вавилову вторично был задан вопрос:

— Откуда у вас этот шрам?

Спрашивал следователь краевого управления НКВД. Арестованный попытался опять заговорить о детстве, но энкаведист коротко и резко оборвал его:

— Брось трепаться! Признавайся!..

Трое суток беспрерывного "конвейера" выжали из арестованного всю правду. Начальство краевого управления, выслушав его не совсем обычный рассказ, несколько растерялось и запросило Москву шифрованной телефонограммой:

"Что делать с недострелянным Вавиловым Трофимом, который является" и т. д.

Лубянка ответила также шифром:

"Вавилова Трофима дострелять на месте…"

Сидя со мной рядом, "недострелянный" зябко, как от мороза, вздрагивает и произносит глухим, тоскливым голосом:

— Страшно… ох, как страшно помирать от пули… во второй раз.

3. "Людоед"

Володя Новак влюбился самым глупейшим образом. Глупейшим потому, что за предметом его первой любви, Олечкой Супруновой, работавшей пишмашинисткой в милиции, ухаживал помощник одного из следователей НКВД товарищ Долбягин. И хотя Володя занимал довольно видную для своих двадцати лет (по крайней мере на улице) должность постового милиционера, а Олечка отвечала ему взаимностью, все же им не следовало становиться поперек любовной дороги энкаведиета.

Однако, Володя и Олечка, с безрассудством молодости, стали поперек этой дороги: они поженились. Причем счастливый жених, то ли по недомыслию, то ли желая поддразнить своего неудачливого соперника, пригласил его на свадьбу. Долбягин на приглашение ответил отказом и злобным шипением:

— Погоди, женишек. Я тебе еще покажу. Ты меня еще вспомнишь.

Это было в курортном городе Ессентуки в 1934 году. С тех пор прошло около трех лет. Долбягин ни чем не напоминал о себе молодым супругам и они, занятые повседневными бытовыми заботами и воспитанием родившихся у них двух детей, совершенно позабыли его угрозы.