Люди среди людей

Ба, да они с Виром даже «союзники»: оба протестуют против «санитарных» мер. От возбуждения Хавкин заерзал в кресле. Ничего себе «единомышленника» бог послал. Этот звонкоголосый доктор, конечно, не хуже бактериолога знает, что город изнемогает от бессмысленных полицейских осмотров и насильственной дезинфекции. Видит он и то, как особенно нестерпимо страдают бедняки. Но там, где честный ученый обязан помочь сотням тысяч, «добрый» Вир кидается спасать несколько десятков торгашей, прогорающих в условиях карантина. Впрочем,

Вир достаточно умен, чтобы одеть свое предательство в привлекательные одежды.

С тем же наивным и полным готовности выражением лица доктор изложил свою программу:

- Мы не знаем, что такое чума, и, по сути, не имеем против нее сколько-нибудь действенных средств. Остается одно: так же, как врач обращается к выжидательной тактике, когда не может одолеть болезнь своего пациента, так и городские власти должны принять нейтрально-выжидательную позицию по отношению к бомбейской эпидемии чумы, погасить которую пока не удается. Откажемся от карантина, осмотров, дезинфекции. Нормально живущий город скорее и легче справится с чумой, чем стиснутый путами запретов.

Внешне речь выглядела краткой и деловитой. Явно довольный произведенным эффектом, доктор Вир сел и скромно потупил глаза. Хавкину это смирение напомнило, как в индийской глуши охотятся с дрессированными змеями. Охотнику не нужны ни капканы, ни ружье. Он лишь выпускает ядовитую гадину из своей корзинки и спокойно ожидает, когда в чаще леса прозвучит предсмертный крик ужаленного животного. После этого остается только отправляться на поиски мертвого зверя. Дать чуме свободу? Ослабить карантин? Даже равнодушные городские чиновники не могли спокойно принять такое предложение. Собрание загудело, зашелестело бумагой, задвигалось. Все поняли: Вир бросил директору крючок с наживкой. Клюнет или не клюнет? Минуту назад равный среди равных, доктор Вир стремительно рос на глазах своих коллег. Смел. Ловок. Конечно, с точки зрения недавних открытий бактериологии, его идея - абсурд, более того - преступление. И недели не пройдет, как чума, не сдерживаемая карантинными запретами, доберется до Европы. И в первую очередь опасность обрушится на такие порты, как Лондон, Марсель, Гамбург.

Но почему же на физиономии мистера Гарвея не дрогнул ни один мускул? Неужели перспектива зачумления Европы его не волнует? Или он согласен с Виром? Согласен?! Присутствующие продолжали перешептываться, но постепенно на их лицах вместо сарказма начало выплывать раздумье, жесты стали более спокойными, более округлыми. Кто знает… В таких делах нельзя рубить с плеча… Может быть, господин главный медицинский директор имеет особые указания? Что ж, в столице многое виднее, чем в провинции… Судьба имперской торговли… Высшие государственные интересы. Шум за столом медленно замирал. Идея доктора Вира, минуту назад казавшаяся лишь хитрым ходом удачливого карьериста, вдруг стала терять свои грубые, непристойные формы, смягчилась, обрела право на существование. Докладчики, выступающие следом, не переставая ловить бесстрастный взгляд главного медицинского директора, на всякий случай уже говорили «о плане нашего коллеги доктора Вира». Одни одобряли «план», другие находили некоторые недостатки в частностях, но никто уже не смел прямо заявить, что король - гол, что отказ от карантина в конце концов раздует чумной пожар до размеров мирового бедствия.

За этой игрой, где каждый стремился лишь не оказаться в меньшинстве и не высказать точки зрения, которую потом осудят, присутствующие все больше удалялись от той цели, ради которой собрались. Число умерших и зараженных, количество жителей, помещенных в госпитали и выселенных в лагеря изоляции, стали служить докладчикам только материалом для доказательства своей правоты. Они с самым серьезным видом, как о чем-то очень важном, вспоминали, кто, когда и что именно произносил в общественных местах и личных беседах о чуме вообще и карантинной системе в частности. Забыв о мучительной духоте и жажде, чиновники - врачи и не врачи - наперебой просили предоставить им слово для разъяснения, дополнения и опровержения.

Следить за всей этой возней не хватало сил: Хавкин чувствовал, как слабеет с каждой минутой. Жар, сначала едва заметный, нестерпимым пламенем жег щеки, сушил губы, глаза, рот. Смысл прений то и дело ускользал от него. Наконец Вилкинс дал слово доктору Сюрвайеру. Хавкин напряг внимание. Сейчас впервые в официальном учреждении прозвучит сообщение о противочумной вакцине. Готовой вакцине. Единственном средстве, которое может действительно пресечь эпидемию.