Сегодня историк религиозной практики, охотно покидая Рим или аббатство в качестве объекта наблюдений, больше места уделяет «приходу», о котором я уже говорил. В самом деле, аватары этой матрицы веры куда в большей мере отмечают собой исторический путь христианства, чем догматические споры о Троице или история «реформ» церкви in capite (во главе (лат.)[38]. Пусть ecclesia — полное объединение всех верующих, но значение этого слова слишком расплывчато, а след его на земле слишком обширен, чтобы в нем можно было разглядеть семью, соседей или кланы. Для этого скорей нужны были объединения жителей — домов, частных, но смежных ячеек: paroikia по-гречески, латинская parrochia, «приход», или же плебс — собравшаяся толпа, кельтское plou. Размещались ли там место отправления культа, кладбище, крещальные купели — это не имеет отношения к общему ходу развития, ни к естественному, ни к непосредственному. Границы таких объединений были изменчивыми и непостоянными. Сегодня историки уже почти убедились, что fundus крупного хозяйства поздней античности не обязательно становился приходом; что последний, несомненно, не воспроизводил также и античный политический или налоговый округ, даже в местностях, которые Рим удерживал прочно; что «земля» в географическом смысле как площадь, необходимая для прокорма группы людей, не обязательно совпадает с границами церковного территориального деления; это и не территория, на которой действовали чьи-то «сеньориальные» права. Так что образование сети смежных приходов, объединенных одной приходской церковью, — несомненно, лишь поздний феномен в процессе отвердевания ритуалов и обычаев; едва ли ранее, чем в Латеране в 1215 году, церковь приняла решение, что каждый верующий должен иметь свой приход, а не несколько и не какой угодно.
Тем не менее последовательные этапы этого формирования можно выделить. На стадии с V по IX век, когда христианство распространялось еще медленно, опорные точки культа создавались либо под влиянием владельца земли (тогда говорили о «частной церкви», Eigenkirche, священника которой назначал мирянин), либо по настоянию епископа или же монастыря; далее по желанию самих верующих выбирался святой покровитель; и, естественно, обнаружить такой случай легче в городе. В каролингскую эпоху в соответствии с духом реорганизации общества, которой в то время были озабочены по меньшей мере верхи светской и церковной иерархии, возникла перспектива организации приходов по территориальному принципу: архиепископ Реймский Гинкмар предложил, чтобы местный пастырь стада оплачивался за счет десятой части доходов его прихода, «десятины» (d'ecima), для чего, очевидно, требовалось определить территорию, по возможности согласовав с населением, где эта десятина будет взиматься. На главной стадии «деревенского объячеивания» (encellulement villageois), с 950 по 1150 год, реформа церкви сопровождалась настоящей «перепиской набело» приходской системы: здание приходской церкви, окружающий ее атриум-кладбище, почва и дарованная земля, где находился алтарь (dos et altare), были отнесены к разряду res sacrae и тем самым, как в XII веке утверждал Грациан в «Декрете», подпали под исключительную юрисдикцию, «for», которой пользовалась церковь. Тем самым сакрализация и спациализация привели к постепенному исчезновению — чаще всего благодаря последовательным выкупам — частных церквей, второстепенных церквей (Niederkirche и одиночных часовен), низводящихся до уровня простых молелен. Предполагалось, что этот процесс будет сопровождаться сбором десятины, а контроль над ним должны были обеспечить местные «соборы» под надзором епископа. Но в обеих последних сферах результат оказался посредственным: на местах, по вине светской аристократии, десятину захватывали или отказывались восстанавливать; церковные служители проявляли мало усердия. Тем не менее структура, созданная в XIII веке, сохранилась почти до конца Старого порядка. Тогда наметилась замена прихода как структурной единицы на светскую коммуну — не без компромиссов, углубляться в описание которых я не намерен.