Читаем Люди средневековья полностью

Это ожидание Дня, когда зазвучат трубы Страшного Суда, совершенно естественным образом вызывало у мыслителей, как у очень ученых, так и у просто обеспокоенных, путаные размышления о знаках, предвещающих конец света. Библейские пророки, особенно Исайя и Иезекииль, а потом апостол Иоанн описали этот Апокалипсис: явится Антихрист, на миг подвергнув мир всевозможным бурям. В XI веке считали, что Страшный Суд начнется через сорок дней после его исчезновения; в XII веке возникла идея надменного «царствования» в течение ста двадцати дней, по истечении которых в истинную веру обратятся все, кто ее не признавал, прежде всего иудеи; в XIII веке Фома Аквинский отверг представление о тысяче райских лет перед Страшным Судом; в XIV веке бедствия повседневности побудили предоставить обширное место трем всадникам, провозвестникам из Апокалипсиса Иоанна, — войне, чуме и голоду. Все эти измышления боязливого благочестия, особенно в конце средних веков, воодушевляли поэтов и вдохновляли художников. Но многочисленные духовные движения клали их в основу своих почти революционных программ: конец света ознаменует конец человеческого мира; значит, к нему надо готовиться. Так говорили Танхельм в XI веке, Иоахим Флорский в XII веке, флагелланты и табориты в XIV и XV веках, а в XVI веке — Мюнцер, вождь восставших немецких крестьян. Объединяя эти убеждения в неизбежности катастрофического конца человечества понятием «милленаризм», мы искажаем его смысл — ведь эта тысяча лет должна быть мирной. Поэтому идею повторения Страстей в их годовщину так называть нельзя; «страхи» тысячного года никакого отношения к милленаризму не имеют — просто созвучие слов.

И вот, наконец, Страшный Суд: воскресшие толпятся в долине Иосафата, у подножия Храма, в Иерусалиме — уверяет библейское предание. Они выходят из могил, их души претерпели более или менее правильную реинкарнацию. Иконография во все века создавала множество изображений этого торжественного момента; сцена не меняется, если не считать проявлений воображения (или юмора!) со стороны художников. «Во славе» — Бог, с чертами Иисуса, иногда в сопровождении Марии или Иоанна, отделяет хороших от злодеев; св. Михаил занят взвешиванием добрых и дурных поступков; рядом с ним дьявол пытается склонить чашу с дурными к себе. Избранные спешат в Рай, в котором воплощено «лоно Авраамово»; осужденных ударами вил гонят в пасть чудовища Левиафана или прямо в огонь. В описании Рая народное воображение не проявило особого усердия — это неопределенное место, где парят души блаженных; люди представляли себе нечто вроде перманентного экстаза, может быть — хоры, вновь и вновь поющие гимны, но никаких особых удовольствий там не ожидалось. Ни белых облачений, ни благочестивых коленопреклонений, которые придумают художники Нового времени. Иное дело Ад: на скульптурах, на фресках, на миниатюрах это сплошь дымящиеся котлы, вилы и крючья, мерзкие твари, гниль и мрак, изощренные пытки, всё, чего боялись на этом свете: огонь, холод, темнота, жалящие, зубастые, ядовитые животные; можно задаться вопросом, не вызывало ли в конце средневековья это обилие ужасных мук у любого мало-мальски развитого человека некоторое сомнение. Столько зол, и вечных — чересчур большая расплата даже для закоренелых грешников. А ведь Бог справедлив. Значит, надо предусмотреть градацию страданий. Во всяком случае, Данте в начале XIV века ее воспел. Кстати, Августин еще в V веке удивлялся, как можно сжигать душу, в чем действительно нет смысла. И потом, Бог милосерд; Он властен миловать и прощать. Поэтому сквозь времена постепенно торила себе путь идея промежуточного варианта, выражаясь, в частности, в совершенствовании карательного арсенала на этом свете: наказание и его длительность соразмерялись с тяжестью вины. К 1120–1150-м годам в разных умах родилась идея «чистилища» — подобия временного заключения для искупления грехов в печали. Грешная душа, совершившая только простительные грехи (v'enielles, от venia — прощение), останется в изоляции, будет мучиться, терзаться угрызениями совести, пока не очистится и не обретет божью Благодать — которой также могут добиться усердными молитвами родственники покойного.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология